О любви (сборник)
Шрифт:
— Нет, — помотал сын головой, — я их чувствовать не люблю.
Час от часу не легче! А вдруг у Гошки неправильная ориентация? Ой, горе!
— Сыночек, Гошенька, почему тебе не нравятся девочки? Они хорошие…
— Они ревут.
— Плачут? Да, случается.
— И еще глупые.
— Что правда, то правда, — невольно и совершенно непедагогично согласилась я. — Но придет время, и ты женишься, как делают все нормальные мужчины?
— Женюсь, — быстро, хоть и без энтузиазма согласился Гошка. — Ты же, мама, умрешь, а кто будет кушать готовить и стирать?
— Аргумент, — поднялась я. — Хотелось
— Не возражаю, — великодушно позволил сын.
Вот что значит — мальчик! Для меня самым страшным кошмаром детства был страх маминой смерти, до сих пор не растаял. А сын легко рассуждает о моей кончине.
Мы открыли дверь, Гошка поцеловал меня в щечку и побежал по лестнице вверх. Еще несколько секунд я стояла в небольшом тамбуре. Конечно, сын любит меня глубоко, искренне. Но у него уже начинает формироваться мужская логика: все бабы — дуры и необходимый элемент домоводства.
— Позвольте пройти?
Меня вернула к действительности другая мама, которая привела свою дочь в сад.
Она напутствовала свое чадо:
— Если станут отбирать у тебя куклу, громко заплачь и позови воспитательницу.
— А можно сначала щипаться и кусаться?
— Можно, — позволила добрая мама.
«Вот и прививай тут сыну, — подумала я, — уважение к слабому полу».
Глава 4
История Франции
Бизнес, а тем паче общение с Максимом научили меня любую проблему, которая не поддается сразу, расчленять на мелкие составляющие. И обдумывать каждый сектор. По сумме ответов, положительных или отрицательных, по совокупности, следует принимать решение.
У меня две составляющие: Назар и Максим. К Назару отчаянно влечет. Он прямо и недвусмысленно предложил выбирать: быть его любовницей или не быть. Свобода воли. Но принять решение я не способна. Мне хочется «быть», но одновременно «не быть». Почти как Гамлету.
Максим ушел от меня. Бред, не верю. В это невозможно поверить, как, например, в заявление мамы, будто она отказывается от меня. Может мама в один прекрасный день заявить: «Теперь ты не моя дочь. У меня будет другая девочка»? Не может мама сморозить подобное! И Максим не может. Но ведь сказал!
Мне остро требуется проговорить вслух свои терзания. Психоаналитика не имеется, зато есть Майка. Да и зачем психоаналитик, когда любимая подруга по первому свистку откликается.
Майка, которой я позвонила по дороге на работу, легко согласилась пообедать со мной. И сказала, что я буквально на секунды опередила, она сама хотела увидеться, собиралась звонить.
По логике вещей, имея в голове кавардак, я должна была служебные дела пустить под откос. Но, напротив, до встречи с Майей я трудилась вдохновенно и производительно. Сотрудники, зараженные моей энергией, бегали, писали, звонили, утрясали. От компьютера — ко мне, от меня — к своему компьютеру. Мы были командой, которая ринулась на штурмы крепостей, не сдававшихся долгое время. Впереди, естественно, я — со знаменем в руках и боевым кличем в глотке.
— Отпад! — сказал в половине второго пополудни Игорь, компьютерный гений и никчемный переговорщик. — Когда Леди, пардон, когда вы, Лидия, начинаете стрелять на поражение, у нас все — в
— Стаханов — фамилия. Был такой ударник социалистического труда, шахтер. Четырнадцать норм угля выдал в смену.
— Если норму возможно перекрыть на порядок, — заметил Игорек, — то с нормой явно не все в порядке.
— Намек понят. Требуется пересмотреть вашу производственную нагрузку.
По офису прокатился возмущенный гул. Кто-то запустил в Игоря бумажным снарядом. Но лица у всех были устало-довольные, как и бывает после отличной работы.
Одного взгляда на Майку, сидящую за столиком у окна, было достаточно, чтобы понять: моим проблемам сегодня отказ.
— Ты влюбилась, — не здороваясь, опустилась я на стул.
У всех женщин, у меня в том числе, когда приходит сильное чувство, заметно улучшается внешность. Но Майка хорошеет до полного преображения. Была упитанная женщина, с лицом добрым, но вялым, с глазами красивыми, но сонными. Стала — аппетитная красотка, с румянцем во всю щеку, игривыми глазками, улыбкой на пухленьких губах.
— Лидочка, здравствуй! Да, влюбилась. Как ты догадалась?
— Об этом знают все посетители данного ресторана А также прохожие на улице, мимо которых ты шла, пассажиры в метро, с которыми ты ехала.
— Не понимаю, кто им сказал?
— Твоя физиономия и даже, — нарисовала в воздухе гитару, — формы. От них на версту шибает сексуальностью.
— Из-за кофточки? Слишком откровенное декольте?
— Кофточка ни при чем. Кто на сей раз?
Меня злил очевидный и вынужденный отказ «психотерапевта» услышать мою исповедь. Отказ, который я себе, а не Майка мне установила. Терзать счастливую подругу своими горестями? Это все равно, что прийти к ней на свадьбу и нудно-печально рассказывать про похороны.
И все-таки я не удержалась от ехидства:
— Кто нынче? На какие амбразуры бросаешь свое роскошное тело? Его бросила жена, не может расстаться с мамочкой-собственницей, талант стихотворца не признан, скульптора не оценили? Режет по мрамору или по дереву?
— Он ни по чему не режет. Ты его увидишь, — со счастливым придыханием произнесла Майка.
— Где? — удивилась я.
— Вот… уже…
Тут она зарделась, еще больше похорошела, хотя «больше» взялось черт знает откуда, минуту назад я думала, что Майка на пике любовной формы. Майка устремила взгляд к входу в зал ресторана, задышала мелко и трепетно. Мне показалось, обеденный гул притих, все подавились, получив невидимый удар, остановили жующие челюсти, уставились на Майку, которая медленно поднималась, посылая взглядом любовь великой мощи.
Оглянувшись, я увидела, что по проходу между столиками к нам направляется среднестатистический мужик. Все в нем было средненьким — рост, лицо, одежда псевдофирменная. Единственный плюс: он смотрел на Майку с таким же щенячьим восторгом, как и она на него. Будто натянули между ними невидимую нить… Что там нить! Поле! Между ними было поле невероятного притяжения.
Спокойно. Мы это уже видели. Два раза. Имелось поле, в котором посторонних било электричеством и выталкивало на обочину. Больше на обочину я не выпрыгну. Хватит.