О людях и нелюдях

Алесько С.

Девушка, вздохнув, села. Черный изобразил дурашливую собачью улыбку и замолотил хвостом, но что-то неожиданно привлекло его внимание. Он вскочил и застыл, насторожившись. Превратился в литую черную фигуру, невероятно отчетливую на фоне светло-золотистой листвы. Острая морда с подрагивающим блестящим носом, изящные клинья ушей, длинные лапы и сильное поджарое тело с проступившими под шерстью мышцами.

Девушка залюбовалась зверем, вспомнив слова Вьюна: "Ты сам как меч". В оружии она ничего не смыслила, но пес сейчас напоминал воина перед битвой, как Винка представляла себе этот образ

по сказкам и песням. Наверное, также он выглядел перед поединком с людоедом, но тогда она была слишком испугана, чтобы разглядеть. Если б Дрозд смог вернуть человеческую природу и снова стал тем, кем был рожден, княжичем, благородным воином… Хотя, на ее взгляд, он и сейчас им является, даже в зверином обличье. Жаль, его отец вряд ли сможет это понять, судя по рассказу Дрозда. Она хотела бы попытаться объяснить, но разве станет князь слушать какую-то селянку?..

Поток ее мыслей прервался, когда пес, взвихрив листву, сорвался с места и кинулся в лес. Знакомая картина. Кролика учуял, не иначе.

Девушка поднялась на ноги, отряхнулась, привела в порядок одежду и волосы. Селяне-оборотни ее, конечно, не осудят, но не хочется ловить их любопытно-понимающие взгляды (мол, ясно, девонька, чем ты занималась, знать бы, с кем). Тем более что занятиям она предавалась весьма невинным.

Пробуждаясь от воспоминаний, Винка повела плечами, будто ощущая гнетущий взгляд пустых глазниц черепа над входом в капище. Когда же Вьюн вернется? Ответом стало развеселое насвистывание, раздавшееся сзади.

— Чего расселись? Вставайте, потопали. Откупился на месяц вперед, — радостно сообщил рыжий. — За это время все должно уладиться.

— Ты действительно так уверен в успехе или пытаешься меня подбодрить? — спросил Дрозд.

— Представь себе, уверен! Расскажи, чем собираешься заниматься, когда вернешься домой?

— Никуда я не вернусь, — буркнул пес.

— Вернешься-вернешься, — кошак хлопнул друга по плечу. — Я бы к тебе жить напросился, да понимаю, что батя твой нелюдя не потерпит, что б ты ему ни говорил. Ну, хоть Ромашечку пристроишь. Может, замуж выдашь за какого-нибудь дружинника.

— Вот еще! Я и сама могу себе мужа найти, — возмутилась девушка, в очередной раз вспомнив кузнеца из Лучиц.

— А чего ж до сих пор в девках? — ехидно поинтересовался рыжий. — Неужто ко мне прикипела? Или, может, к черному? Огорчу: не светит ни со мной, ни с ним. Я жениться не собираюсь. А его батя тебя как невесту привечать не станет. На радостях наследнику королевну сосватает.

— Слушай, Вьюн, если не прекратишь чушь пороть, хвост накручу, — спокойно сказал Дрозд.

— А я усы выдеру, — добавила Винка тем же тоном.

— Ох, куда ж я после этого денусь, бедный котик-калека, — притворно заныл Вьюн. — Без усов и с переломанным хвостом! Ни одна кошечка на меня не взглянет. Придется людинами до конца дней перебиваться.

Путь к потаенному лежал по диким землям. У ведающих испокон веку было принято селиться не меньше чем в седмице ходу от ближайшей деревушки. Уединение помогало постигать тайны бытия

и хранить добытые знания, не отвлекаясь на пустячные просьбы. И правда, кому захочется несколько дней пробираться по бездорожью из-за обычной простуды или трудного отела у коровы? На то есть лекари да знахари. А вот когда серьезное решение принять не получается, с болезнью никто справиться не может, беды не отпускают, хоть от Клыкастого чуть не каждый день откупаешься — тут прямая дорога к ведающему.

Винка к концу пути изрядно утомилась. Не раз и не два путешественников изрядно промочило. Оборотням дождь и простуда были не страшны. Дрозд перекидывался и бежал в песьем облике, Вьюн просто шел в мокрой одежде, отфыркиваясь по-кошачьи от стекающей по лицу воды. Плащи свои они великодушно уступали в таких случаях девушке, ведь та не обладала здоровьем нелюдей. Но как ни старались парни беречь свою спутницу, путь по осеннему бездорожью не прошел для нее даром, и к концу седмицы бедняжка была изрядно простужена, постоянно чихала и шмыгала носом.

— И вы бродите уже не первый год? — спросила она одним вечером, ужиная у костра хлебом с копченым мясом (по части провизии Шорст хорошо снарядил их в дорогу). — Сейчас еще осень, а что же зимой? Мокро, холодно, грязно. Даже местечко для ночлега не найти.

— Ромашечка, мы не кающиеся, грехов пока искупать не собираемся. К чему нам умерщвление плоти муками осеннего бездорожья? — ответил кошак. — Как только в воздухе всерьез запахнет стылью и прелым листом, мы обычно обосновываемся в каком-нибудь городе и проводим зиму там, в тепле, сухости и удобстве.

— Я, пока один был, и зимой бродил, — предался воспоминаниям Дрозд. — Только ночевать все-таки в селениях старался. Иногда задерживался там-сям ненадолго, особенно когда работа подворачивалась.

— Дроздок, а если потаенный тебе помочь не сможет, куда подашься? — спросила Винка.

— Не знаю. Теперь впору в лесу обосноваться, как ты и советовала, — ответил пес. — На дорогах меня живо изловят.

— Ну что вы опять заладили! — рассердился Вьюн. — Удачу спугнете!

— Спугнешь ее, пожалуй, — проворчал Дрозд. — Ее со мной давно близко нет.

На следующий день, поднявшись на небольшое всхолмье, поросшее уже отцветшим вереском и корявыми, по-зимнему голыми березками, они углядели, наконец, вершины одного из восточных отрогов Кедрового кряжа. Большую часть невысокой гряды покрывал лес, лишь справа виднелся серый каменный контур, напоминавший выгнутую кошачью спину и голову с прижатыми ушами. Шорст называл это место перевалом Драчливого Кота. Там, в лесу у подножия скал и жил потаенный, оборотень-медведь по прозванию Хвощ.

Запах жилья парни почуяли издали. Винка тут же стала вглядываться в промежутки меж серо-рыжими сосновыми стволами, стараясь разглядеть дом. По словам Шорста, хозяйство у потаенного было не маленькое. Впереди же виднелись одни деревья: ни забора, ни крыши, ни даже намека на просеку.

— Дымок! — наконец обрадовано воскликнула девушка. — Вон, впереди, смотрите!

— Чего смотреть, я его давно почуял, — фыркнул Вьюн. — Только идет он не из трубы, а будто из-под земли.