О мечтательной ипостаси нашего разума
Шрифт:
Послушайте, вы когда-нибудь перестанете всё оправдывать да оправдывать все эти несчётные неправедности всеми этими «насущными необходимостями»?!
Ну, пусть даже если они и в самом деле так уж необходимы все эти некрасивые, жёсткие «правды». Но чтоб осуществителей этих «правд» так уж нам почитать?! Любить даже их?!
Сказал же Варлам Шаламов: «Всё, что я понял про власть, я унесу это с собой в могилу».
Ну, это Шаламов. Но большинство-то – они хотят верить своим пастырям, – не могут они обходиться без этой своей веры-то!
Но не должно, думается нам, смиряться перед тем реальным фактом, что тяготеет
Послушайте, ведь не смиряемся же мы с тем вот фактом, что всё тем же самым массам нравятся низкого сорта литература, фильмы? Что их вкусу не претит парковая, мелом белёная, бетонная скульптура (советских времён) и не отвращаются они от того же художественного уровня многих этих мемориалов? Так то же всё художественное, т. е. оно как-то само вроде бы по себе – оно как бы так необязательное нам: хочешь – пользуйся, а нет если – ну и ладно. Про него даже можно более-менее и высказаться нам. Да и то: не очень ведь и свободно, не так , что ли?!
А вот уж когда дело имеешь ты с общественными институтами…
Только правда всё же – она всегда была, есть и будет. Будет она за художественным. За тем художественным, которое подлинное. Это то есть то, которое – о вечной, всечеловеческой правде. Всё прочее же, которое «художественное» – оно всегда уходит. Бесследно уходит. Остаётся же… – мы ведь знаем, это бессмертное художественное. Какие, спрашиваете, произведения бессмертны? Да они те, в которых всё говорится и говорится о вечных поисках человеком путей к истинному, доброму, прекрасному.
То есть повторим это опять про подлинное художественное: оно есть всегда такое, в котором наша реальность представлена в свете идеала.
Вы ведь различаете первородное христианство от христианства воцерковленного?
И, конечно же, очень видите вы отличие повести Льва Толстого «Казаки» от кинопоэмы «Кубанские казаки» Ивана Пырьева?
Подлинное… мы все всё про него понимаем/чувствуем очень верно. Это так потому, что знаем мы всё про себя по наивернейшему нашему инстинкту – это по инстинкту, значит, счастья. Счастье же наше – это жизнь по самому себе, – по своей собственной воле. Это когда все деланья твои – они действительно по твоей – исключительно по твоей! – потребности.
Но при всём нашем верном понимании про наше счастье, мы все – и это почти без исключения! – только томимся по нему и не решаемся – нет, не решаемся! – попробовать его, наше счастье, реально чтоб как-то обрести.
Вы помните, что у Антона Павловича Чехова говорится о счастье? Да, тема порывания из обыденного к счастью – это ведь сквозная тема всего его творчества (об этой теме в произведениях А. Чехова речь ещё впереди).
Верно, да: чтобы быть счастливым, надо обладать каким-либо талантом. Быть то есть способным к созиданию какого-либо нового, к перевоплощению своего лучшего – в то или иное материальное. А чтобы такое тебе удавалось… много-много мужества должно будет тебе проявлять и проявлять. А если мужества в тебе нет – то все эти порывания, томления и даже стреляния в себя – никакие это будут вовсе не трагедии, а – у Чехова! – комедии ведь всё это, ко-ме-дии!
Но, согласитесь, есть ведь отчаянники, которые
Вот, смотрите: портрет нашего местного (волжского) художника Владимира Юнака, написанный его другом Александром Маканиным.
Браво, Александр Маканин, браво! И браво, конечно же, вашему другу Юнаку! Оба вы в один голос – в одну мысль, в одно чувство! – сказали нам как/чем живёте вы. Сказали/напомнили нам, что есть ценности подлинные – ценности вечные, непреходящие. Сказали вы ещё и про то, чем/как приходится расплачиваться за верность всему тому, что есть настоящее.
А мы-то вот с вами… мы как устраиваемся? Исхитряемся, чтоб и этого было у нас, и того вот ещё, и этого? Всё компромиссничаем да компромиссничаем, да?
Только эти вот двое, Маканин да Юнак, они, думается нам, – всмотритесь-ка во все детали этой картины-портрета! – вовсе не печалятся они о своём отказе от тех радостей – сугубо таких реальных, которыми живёт большинство сегодняшних людей.
Маканин и Юнак печалятся совсем о другом! Они печалятся о нас с вами – давайте признаемся! – нищих духом.
Взгляд у Юнака – в треть оборота лицо его к нам. В треть оборота – это не потому так, что он… нет, он не презирает нас, он сочувственен – грустно сочувственен! – к нам. Он будто бы говорит нам: вы, может, наконец, поймёте как/чем можно – должно! – всем нам жить?
Сине-зелёные тона этого полотна Маканина… тона, главенствующие во всём летнем Природном. И этими же красками живого Природного выписана и вся фигура художника Юнака.
Скажите, вы сейчас слышите лепетанье, шорох листиков этого вот ивового кустика? И этот ещё дух горьковатый, идущий от него? Вам блаженно быть сейчас? Быть там – в картине? Быть перед ней? Скажите, вам хотелось бы быть… ну, на месте этого художника? Хотелось бы, да? Ну так попробуйте же сделать художественное из своей собственной жизни! То есть попробуйте жить по своей собственной воле…
Но нет, не про нас это вовсе – это чтоб жить по своей этой воле. То есть, чтоб жить по духу своему. Мечтанья, мечтанья это всё – и только! Реально ведь живём мы все в неволе. В неволе хотений своей плоти. И в неволе подсказок нашего трезвого – такого вот ясного! – ума.
А у кого, если ума нет – на них всех можно крест поставить. Вот, смотрите на картину Владимира Юнака «Тепикинская коза».
В этой деревушке одни, верно, бабки да старики остались. Да и тех-то не видать сейчас. Что видим мы живого на этом полотне, так это вот эти три козы. А ещё и хатёнки вон, сараюшки за ветхим заборчиком из старых-престарых досточек. И эту вот, спорышом заросшую, дорожную колею. Уже давно, видать, уж ни одна машина не проезжала здесь. И надо всем этим – высокие кресты столбов линии электропередачи.
А эти вот тополи, клёны ли? – по верху косогора? Ведь видим мы, что и не деревья это будто, а – тоскованье, всполохи печали. Печали о той жизни, которая здесь шла и шла когда-то.