О мертвых — ни слова

Клюева Варвара

— Двадцать восьмого или двадцать девятого октября, — уточнила я. — Я звонила этой даме полчаса назад; она вспомнила, что историческая встреча состоялась на последней неделе октября, в среду или в четверг.

— Но, может быть, Мефодия просветили сразу двое доброжелателей? Один — шестого, другая — двадцать девятого? — предположил Прошка.

— Нет, — решительно сказала я. — Пересказывая вам историю Любы, я опустила подробности, но, по ее словам, Мефодий, узнав о вероломстве Архангельского, побелел и затрясся. То есть Любина проговорка была для него полной неожиданностью.

— А не могла она наврать? — спросил Леша. — Все же подружка Глыбы. Вдруг она хотела бросить тень на Сержа,

чтобы выгородить любовника?

— Вряд ли, — неожиданно ответил за меня Марк. — Я догадываюсь, кто скрывается под псевдонимом Люба. Эта особа не станет просчитывать различные комбинации и делать тонкие ходы.

Я мысленно согласилась с оценкой Марка. Агнюшка неглупа, но комбинатор из нее никакой. Для сложных логических умопостроений она слишком эмоциональна. А Глыба не мог проинструктировать ее заранее, поскольку наша встреча состоялась случайно. В полночь среды мы еще не знали, что поедем утром в крематорий. А если Агнюшка отправилась туда, чтобы выложить свою историю первому встречному сокурснику, то не убежала бы с панихиды сломя голову. Ведь ей было неведомо, что я жду снаружи, в машине. Да и рыдала она по-настоящему.

— Да, это невозможно, — подтвердила я, заметив, что все смотрят в мою сторону.

— Но если Серж солгал нам шестого, получается, что он уже тогда планировал убийство! — произнес потрясенный Генрих.

— Выходит, так. Мефодий, скорее всего, позвонил ему в тот же день, двадцать девятого октября. Не знаю, зачем он сообщил, что живет у Лёнича, но, возможно, разорвав партнерство и желая лягнуть Сержа побольнее, он пообещал разделить барыши от программы с новым, более благородным и гостеприимным хозяином. Серж, понятно, разозлился. Ведь он знал, какие деньги от него уплывают. Он подкармливал Мефодия, терпел его под своей крышей, и все зря. Эта мысль не давала ему покоя и постепенно вылилась в желание убить. И Серж начал составлять план. Чтобы совершить убийство, ему прежде всего нужно было встретиться с Мефодием. Но как, если тот отказался с ним знаться? Подстроить случайную встречу? Могут найтись свидетели. И нельзя использовать яд, ведь разгневанный Мефодий наверняка откажется разделить с обидчиком трапезу. А убивать другим способом неприятно, хлопотно и опасно. Но, вероятно, к шестому ноября Серж что-то придумал. На вечеринку у Генриха он тогда рассчитывать не мог — Генрих еще не знал, что получает квартиру. Зато в четверг, получив приглашение, Серж сразу сообразил, какой ему представился шанс. Он почти не сомневался, что в числе приглашенных окажется Лёнич, который, конечно же, расскажет о вечеринке Мефодию. И Мефодий, симпатизирующий Генриху, наверняка пожелает туда попасть.

— А если бы Лёнич успел предупредить Генриха о грядущем бедствии? — спросил Прошка.

— Ну и что? Генрих сказал бы ему: «Нет. Мефодия не приводи»? То-то же!

— В общем, все ясно, — подвел итог Марк. — Варвара, звони Архангельскому, предупреди, что мы сейчас приедем. А то удерет в свою контору.

— Подожди, Варька! — остановил меня Генрих. — Помнишь, ты говорила, что смертельная доза атропина двести граммов и убийца не мог вылить его в стакан с портвейном в один прием. Он должен был подливать яд не меньше пяти раз, чтобы Мефодий не обратил внимания на странный привкус. И ты поручилась за Сержа. Сказала, что целый вечер просидела с ним рядом и ни разу ничего подозрительного не заметила.

Я ответила Генриху растерянным взглядом. А ведь верно! Я не просто просидела рядом с Сержем, я пролежала весь вечер на матрасе, положив голову ему на живот. Он физически не мог в таком положении дотянуться до стакана Мефодия, сидевшего в углу, через стол от нас. Правда, несколько раз мы вставали, но уходили танцевать

или на кухню… Без присмотра я оставляла Сержа от силы два раза и оба раза не более чем на две минуты.

Все молчали и вопросительно смотрели на меня. Я тоже молчала, но вопросительно смотреть мне было не на кого. Моя уверенность в виновности Сержа начала потихонечку испаряться.

Кричащее безмолвие длилось минут десять. На одиннадцатой Марк оторвался от созерцания искрошенного мной хлебного мякиша и поймал мой взгляд.

— Иди звонить, Варька. Я знаю, как он это сделал.

Однако беспримерная мягкость его тона просто пригвоздила меня к стулу. Никогда бы не поверила, что Марк способен разговаривать с кем-нибудь из нас так ласково даже у смертного одра. Остальные тоже почуяли недоброе.

— Так объясни! — потребовал Прошка. — Лишние две минуты погоды не сделают.

— Сделают, — уперся Марк. — Может быть, Архангельский в эту самую минуту зашнуровывает ботинки.

— Ничего, — сказала я твердо, — не застанем его дома — отправим сообщение на пейджер.

На миг Марк растерялся, но быстро оправился.

— А если он не получит твоего сообщения или проигнорирует?

Я уже не сомневалась, что Марку позарез понадобилось зачем-то выставить меня из комнаты. Спрашиваю вас: найдется ли на свете хоть одна женщина, которая в подобных обстоятельствах безропотно удалится? Если да, то я ее не встречала.

— Мы составим текст, который нельзя будет проигнорировать. И попросим оператора передать его пять раз. Не тяни резину, Марк. Все равно я никуда не пойду, пока не услышу твою гениальную догадку.

Марк понял, что проиграл, но на всякий случай метнул в меня убийственный взгляд — вдруг подействует? Не подействовало. Признавая поражение, он вздохнул и отвернулся к окну.

— Архангельский принес отравленный портвейн с собой. Прошка недавно упоминал, что Мефодий в гостях вел себя примерно одинаково: заглатывал бутылку «Кавказа», хвастал своими талантами и падал под стол. Поскольку нормальный человек никогда такую гадость гостям не выставит, напрашивается вывод, что Мефодий заботился о наличии излюбленного напитка самостоятельно. Я прав, Прошка?

— Ну, с некоторыми оговорками. По бедности и глупости на первых курсах мы частенько опускались и до «Кавказа». Собственно, тогда-то Мефодий и пристрастился к этому зелью. Но потом ему действительно пришлось перейти на самообслуживание.

— И Архангельский, завсегдатай всех встреч с однокурсниками, об этом, конечно, знал, — продолжал Марк. — Он купил бутылку заранее, вылил оттуда половину портвейна, влил стакан атропина и положил в свой портфельчик. После чего ему оставалось лишь дождаться, когда Мефодий ополовинит свою бутылку, а Варвара на минутку отлучится из гостиной. Подменить бутылки — дело нескольких секунд. Учитывая общую нетрезвость и специфическое освещение, он мог не опасаться, что его схватят за руку.

Предположение Марка звучало достаточно правдоподобно, но меня охватило недоумение: почему он так не хотел высказывать свою гипотезу при мне? Ответ на сей вопрос я получила буквально в следующую секунду.

— А к Варьке он подкатывался, чтобы обеспечить себе алиби? — догадался Леша.

Хорошо, что он у нас толстокожий, не то Марк, Генрих и Прошка прожгли бы его взглядами насквозь. Предприняв эту неудачную попытку, они посмотрели на меня с такой жалостью, будто Архангельский по меньшей мере бросил меня в подвенечном платье у алтаря. Мне пришлось приложить немалое усилие, чтобы не расхохотаться прямо в их скорбные физиономии. Но, видимо, что-то такое все же отразилось у меня на лице, потому что Марк вдруг утратил сходство с ближайшим родственником безутешной вдовы или оскорбленной невесты.