О Петре и Февронии

Коршунов Олег

Князя позвали слуги, всполошившиеся от криков в покоях княгини. И, вбежав, он увидел бесчувственную жену и Петра, безуспешно пытающегося стереть со своего лица и рук какие-то темные пятна, будто брызги чего-то…

* * *

По прошествии недолгого времени на месте тех пятен появились у Петра струпья, а затем и язвы. Одолела Петра тяжелая болезнь. Муки терпел нечеловеческие. Со всей муромской земли привозили к болящему врачевателей, но никто так и не смог помочь ему. Тогда Петр велел везти себя в Рязанскую землю, так как ходили слухи, что там множество искусных целителей. Петра везли в телеге — из-за болезни своей на коне сидеть он не мог. Приехав на рязанщину, Петр разослал во

все стороны своих людей, искать, кто бы мог его исцелить.

Один из княжеских отроков приехал в село Ласково, наугад выбрал избу, вошел через ворота во двор и, никого не встретив, заглянул в горницу.

За ткацким станом сидела девушка и ткала холст, а перед ней на полу прыгал заяц.

— Здравствуй, хозяйка, — молвил юноша.

— Здравствуй, добрый человек, — сказала в ответ девушка и, улыбнувшись, добавила: — Плохо, когда дом без ушей, а горница без очей!

Парень не понял и, не зная, что на это сказать, спросил:

— А где хозяин этого дома, и что это у вас вся деревня словно вымерла?

— Отец с матушкой пошли с людьми взаймы плакать, а брат отправился сквозь ноги смерти в глаза смотреть, — в глазах девушки забегали веселые искорки.

Княжий посланец совсем смутился:

— Слушай, красавица, что это ты все загадками какими-то говоришь? Ни единого твоего слова я не понял! И заяц у тебя скачет… Али что в деревне у вас приключилось? Ничего уразуметь не могу!

Девица приветливо улыбалась, голос у нее — словно колокольчики малые звенят, захолонуло сердце у молодца!

— Вошел ты в дом, в горницу и застал врасплох. Если бы был в нашем доме пес, то учуял бы, что ты к дому подходишь, и стал бы лаять — это уши дома. А если бы в горнице был ребенок, то, увидев тебя, сказал бы мне об этом — это очи дома. А отец и матушка пошли на похороны, оплакивают покойника. А когда за ними смерть придет, то другие их будут оплакивать — это плач взаймы. Отец и брат мои — древолазы, в лесу по деревьям мед собирают. Сегодня брат пошел бортничать. И когда он полезет на дерево, то будет смотреть сквозь ноги на землю, чтобы не сорваться. Если кто сорвется, то может и с жизнь расстаться, поэтому я и сказала, что он пошел сквозь ноги смерти в глаза глядеть.

— Ну, мудра ты, хозяйка! Как же звать тебя?

— Зовут меня Феврония.

Девушка пригласила парня сесть к столу, выпить квасу и отдохнуть с дороги. Отрок рассказал ей о своем князе, о его беде и о том, зачем они сюда приехали. Девушка внимательно слушала.

— Вот и ищем мы лекарей. Не поможешь ли советом? Не знаешь ли кого, кто бы мог помочь князю?

Воцарилось молчание. Феврония смотрела на парня, но как бы и еще куда-то сквозь, была здесь и не здесь. Отрок не решился нарушить тишину, пока девушка не сказала:

— Твоего князя сможет вылечить только тот, кто не будет с ним разделен.

Парень захлопал глазами.

Видя его недоумение, Феврония добавила:

— Тот, кто будет принадлежать князю, а князь — ему.

— Что это ты такое говоришь! Кому это может моей князь принадлежать? Если кто вылечит его, того князь богато наградит. Назови мне имя лекаря и укажи где живет.

— Приведи князя твоего сюда. Если будет он чистосердечен и смиренен, то будет здоров.

* * *

Когда на следующее утро Петр со своими людьми подъезжал к дому Февронии, у калитки его встретили с поклонами ее родители. Двое слуг помогли Петру сойти с возка.

— А что, отец, и вправду дочка твоя вельми мудра, как говорит мой отрок? Неужели сама она хочет меня исцелить? Или хочет мне указать, кто бы мог это сделать?

— Что замыслила она — мне неведомо, светлый князь, а что премудра она — от тебя впервой слышу. Проста она с избытком, мудрости б жизненной ей набраться не помешало, да добра очень. Всякую зверушку да травинку

жалеет. Только через эту простоту да доброту все в селе ее считают, не, не то чтобы блаженной, но не такой, как все, вроде бы не повзрослела еще, а она не обижается ни на кого. Может, княже, по доброте своей она и сама хочет тебе помочь? Не знаю, сумеет ли, только что-то такое у нее есть… Больше года тому назад чуть не убился я. Древолаз я, княже, бортничаю, мед в лесу собираю. Часто гнездо пчелиное высоконько на дереве бывает, приходится лазить. Однажды сорвался я да и грянулся оземь. Думал, тут и конец мне пришел. Все нутро себе отшиб. Принесли домой, положили, послали за попом, ну и стал я смерти своей в муках дожидаться. Только доченька моя, Февушка, и не отходила от меня с той поры… — старик прослезился, но тотчас вытер глаза. — Сидела со мной, день и ночь не спала. То за руку меня возьмет, то на лоб, то на живот свою руку положит, а сама все шепчет что-то. Взяла кувшин с водой (это уж мне жена потом рассказала), руки над ним подержала, погладила его ласково, будто живой он, а сама все шепчет, шепчет что-то. Меня потом поила этой водой. И вот, Божьей помощью, наутро мне полегчало. Не то чтобы болеть перестало, но чую — не помру. Приехал поп, а я ему — погоди, мол, батюшка, как за умирающего читать, даст Бог, поживу еще. Неделю пролежал, и все время Февушка рядом была да водичкой своей поила. Так и выздоровел я… Мы с женой потом все допытывались, что она тогда шептала. А она говорит, что слова всякие ласковые шептала, просила Бога помочь, воде всю доброту свою и хотение помочь отдавала и поила меня этой водой. Вот. А еще как-то у соседей мальчонка простыл зимой сильно. Пришла она к ним, посидела с ним вечером, и с утра он на поправку пошел. И еще было… Позвали ее как-то к Дементию Мешкову, у того нутряная болезнь открылась, уж больно мучила. А она ему и говорит: «Больно ты, Дементий, людей обидел, сходи да повинись, попроси прощения у тех-то да у тех-то, тогда с Божьей помощью и выздоровеешь». А он прогнал ее. «Глупая, — говорит, — ты девка, зря люди сказывают, что помочь можешь!» С тех пор и мучается непрестанно, угасает человек. Вот и не знаю, что тебе, княже, присоветовать. Придет она — ты сам с ней потолкуй.

* * *

— Здравствуй, девица-красавица.

— Здравствуй, светлый князь.

Петр смотрел на стоящую перед ним обыкновенную деревенскую девушку, невысокую, хрупкую на вид. Она не обладала той красотой, что сразу бросается в глаза и притягивает мужские взоры, но было в ней нечто такое, чего не встречал князь ни в одной из других женщин. Петр отметил, что это нечто заставило его сердце биться учащенно. «Надо же! Будто светится вся изнутри невидимым глазу светом», — никакими другими словами князь не мог выразить то, что чувствовал.

— А что, Феврония, сказали мне, будто бы знаешь ты человека, который может вылечить меня? Назови его, и если поможет горю моему, я его щедро награжу.

— Я хотела бы тебе помочь, светлый князь, и никакой награды от тебя не возьму, только…

— Чего же ты хочешь, девица? — князь удивленно поднял брови.

— Только помочь я смогу тебе, если стану твоей женой…

Люди князя изумленно загудели разом. Откуда-то сбоку подошел отец девушки и, сминая дрожащими руками шапку, горячо и торопливо заговорил:

— Не слушай ее, светлый князь, сама не ведает, что говорит, совсем сдурела девка. Не гневись, батюшка, пусть идет она с глаз долой!

Когда замешательство немного улеглось, Петр молвил:

— Неужели вправду берешься меня исцелить? Неужели вправду требуешь ты, чтобы взял я тебя в жены? Не ослышался ли я?

— Ты не ослышался, светлый князь. Заклятье на тебе сильное лежит, и потому, если не стану твоей женой, не подобает мне и лечить тебя, если будем мы разделены, все лечение не впрок будет.