О приятных и праведных
Шрифт:
— Независимо от того, верный он или неверный.
— Определенно, — нервы у вас натянуты, причем у всех. Необходимо совершить обход и вплотную заняться каждым. Видите, что происходит, стоит мне уехать? У всех наступает черная полоса. Этого нельзя допустить! Даже Мэри была сегодня заметно резка с близнецами, это так на нее непохоже! Пола ходит положительно мрачнее тучи. Ничуть не повеселела, когда я отдала ей это письмо из Адена. К Барби не подступиться — если ты не пони, то не пытайся с нею пообщаться, — а Пирс вообще невыносим. Мэри передала мне невероятную историю о том, как он похитил Монтроза.
—
Он отгреб ногой скошенное сено под собою и опять чихнул.
— Так мог бы сказать школьный учитель… Я не собираюсь читать Пирсу наставления. Тем более что вы с Мэри, вероятно, это уже сделали. Барби, сколько можно судить, обходится с ним сурово. И наконец, возьмем Тео. Никогда не видела его таким угрюмым. Поздоровалась с ним сегодня, так он в ответ лишь посмотрел сквозь меня, и только. А кстати, вот и он движется по дорожке. Ручаюсь, что сделает вид, будто не заметил нас!
Проход на дальнем краю таволговой изгороди открывал доступ в огород, а оттуда, вдоль ряда разлохмаченных кустов боярышника, вела дорожка в лес. Это был кратчайший путь от дома к морю. По дорожке очень медленно и неуверенно продвигался Тео.
— Тео! — окликнул его Дьюкейн.
Зов его прозвучал повелительно и сердито.
Тео остановился и не спеша повернул к ним голову. Он глядел на них с отсутствующим выражением человека, который по дороге на плаху слышит, как где-то в толпе выкрикнули его имя.
— Тео! — крикнула Кейт.
Тео молча смотрел на них. Потом приподнял руку, неуклюже, словно ее парализовало ниже локтя. Сделал вялое движение кистью — не то махнул им, не то отмахнулся, посылая их к чертям, И, шаркая, потащился дальше, к лесу.
— Бедный Тео, — сказала Кейт. — По-моему, он расстроен из-за Мэри и Вилли, вам не кажется?
— В смысле, чувствует, что теряет Вилли? Возможно. Подозреваю, что Вилли — единственный, с кем Тео по-настоящему находит общий язык.
— Бог знает, о чем они там беседуют друг с другом! Я так рада за Мэри и Вилли, это как-то очень правильно! Такой союз не назовешь безоглядным шагом, так ведь и их не назовешь людьми, склонными к безоглядным шагам. Вот истинно мудрыми, на мой взгляд, их обоих назовешь. А Мэри — такой душевный человек!
— Мало сказать — душевный, — сказал Дьюкейн. — Повезло Вилли.
— Ужасно повезло, и я до ланча схожу и сообщу ему об этом. Удачно, что мне пришло в голову их сосватать, вы согласны? Это удержит их обоих здесь.
— Вы думаете? — сказал Дьюкейн. — Не удивлюсь, если они вдвоем уедут.
— Ой, нет-нет-нет! Что мы будем делать без Мэри? И вообще, уезжать никому не разрешается. Все вы — мои дорогие… скажем, дети.
— Рабы.
— Какой вы нынче брюзга! Нам бы теперь еще подобрать достойного человека для Полы. Высокоинтеллектуального, понятно. Придется, очевидно, построить еще один домик. Мэри и Вилли будут жить в коттедже. Что ж, Октавиан и так подумывал о том, чтобы возвести второй, неподалеку от кладбища, где он не будет виден из дома. Только мне-то нравится, когда мы все под одной крышей. Знаете, я так боялась, что вывлюбитесь в Полу! Она же куда умней меня! Я не на шутку тревожилась.
— Я обожаю
— Но — что?
— Она — не вы.
— Милый, сегодня вы прямо-таки блистаете красноречием! Ах, смотрите, вон двойняшки пошли купаться. Двойняшки! Ау! Разыщите-ка дядю Тео и составьте ему компанию! Он только что зашел в лес.
Волоча белые купальные полотенца по тусклой зелени колючих кустов, близнецы помахали им и проследовали дальше в сопровождении скачущего, мечущегося Минго, который время от времени заливался лаем — не купальным, а охотничьим.
— Единственные среди нас представители людской породы, в которых не к чему придраться, — сказал Дьюкейн.
— Строги вы по отношению к нам! Да, близнецы — это чудо. Супер, как выразилась бы Барби. Грустно сознавать, что вырастут — и уподобятся несносным существам вроде Барб и Пирса.
— Половозрелым, вы хотите сказать. Да, мы — несносные существа.
— Это вы — несносное существо! Ладно, давайте, я лучше расскажу вам про Танжер. Удивительно было видеть всех этих женщин под чадрой. Причем носят они свои чадры на разный манер… Или нужно говорить — «чадру», как говоришь — «килт»?.. И поверьте, далеко не всегда она их красит. А что еще поразительно — это рыночная площадь…
— Я бывал в Танжере, — сказал Дьюкейн.
— Ну хорошо, не стану вам рассказывать!
Кейт, которая всегда с восторгом отправлялась отдыхать, неизменно и возвращалась с восторгом. Она любила тех, кто с нею рядом, и ей приятно кружило голову то особенное ощущение, что им ее не хватало, — та искорка, какая проскакивает, когда включается электрический ток. Она радовалась тому, что по ней скучают, и дорожила той первой минутой, когда с очевидностью подтверждалось, что — да, по ней скучали. На этот раз, однако, о чем она уже упомянула Джону, кое-что слегка нарушилось в привычной схеме. Обнаружилось, что подданные ее чем-то озабочены, и озабочены слишком серьезно, чтоб надлежащим образом возликовать по поводу ее приезда и затевать вокруг нее радостную возню. Она решила, что должна обойти весь дом, побывать у каждого и с каждым потолковать с глазу на глаз, включая Тео. Как врач во время обхода. При этой мысли к ней вернулось хорошее настроение.
Нельзя, впрочем, сказать, что до этого она пребывала в дурном настроении. Просто с тех пор как Кейт после короткого сна разбудила в четыре утра кукушка, ее не покидало ощущение неудобства, дискомфорта. Спустя немного она установила, что порождает это непривычное чувство присутствие Дьюкейна — даже присутствие Дьюкейна в ее сознании. Если другие предстали перед ней не в лучшем виде, это было поправимо. Она воспринимала их нервозность, по ее определению, как нечто отстоящее от нее самой — нечто такое, с чем можно справиться, оперируя, так сказать, на внешнем поле. Меж тем как подавленность Джона, его склонность вести себя как «несносное существо» относились к области личного. В отношениях между нею и Джоном на данный момент — и, конечно, лишь на данный момент — что-то застопорилось, разладилось. Кейт поймала себя на покаянной мысли, что наверняка прекрасно знает, чем объясняется этот сбой. Оставалось только надеяться, что Джон этого не знает.