О происхождении германцев и местоположении Германии
Шрифт:
20. В любом доме растут они голые и грязные, а вырастают с таким телосложением и таким станом, которые приводят нас в изумление. Мать сама выкармливает грудью рожденных ею детей, и их не отдают на попечение служанкам и кормилицам [50] . Господа воспитываются в такой же простоте, как рабы, и долгие годы в этом отношении между ними нет никакого различия: они живут среди тех же домашних животных, на той же земле, пока возраст не отделит свободнорожденных, пока их доблесть не получит признания. Юноши поздно познают женщин, и от этого их мужская сила сохраняется нерастраченной: не торопятся они отдать замуж и девушек, и у них та же юная свежесть, похожий рост [51] . И сочетаются они браком столь же крепкие и столь же здоровые, как их мужья, и сила родителей передается детям [52] . К сыновьям сестер они относятся не иначе, чем к своим собственным [53] . Больше того, некоторые считают такие кровные узы и более священными, и более тесными и предпочитают брать заложниками племянников, находя, что в этом случае воля сковывается более прочными обязательствами и они охватывают более широкий круг родичей. Однако наследниками и преемниками умершего могут быть лишь его дети; завещания у них неизвестны. Если он не оставил после себя детей, то его имущество переходит во владение тех, кто по степени родства ему ближе всего – к братьям, к дядьям по отцу, дядьям по матери. И чем больше родственников,
50
В знатных римских семьях детей, напротив, препоручали кормилицам; Тацит подробно рассказывает об этом в «Диалоге об ораторах» (29).
51
О том же сообщает и Юлий Цезарь (Записки о галльской войне, VI, 21).
52
В Риме девушек выдавали замуж по достижении ими 13-14 лет; как видно из текста, Тацит отдает предпочтение принятому у германцев порядку.
53
Сообщаемое Тацитом объясняется тем, что германская женщина, вступая в замужество, не порывала со своим родом, как у римлян, а сохраняла свою принадлежность к нему.
54
И здесь Тацит намекает на римские нравы; богатый бездетный старик был окружен в Риме множеством заискивающих пред ним, ибо по римским законам он мог распорядиться имуществом по своему усмотрению.
21. Разделять ненависть отца и сородичей к их врагам, и приязнь к тем, с кем они в дружбе, – непреложное правило; впрочем, они не закосневают в непримиримости; ведь даже человекоубийство у них искупается определенным количеством быков и овец, и возмещение за него получает весь род, что идет на пользу и всей общине, так как при безграничной свободе междоусобия особенно пагубны.
Не существует другого народа, который с такой же охотою затевал бы пирушки и был бы столь же гостеприимен. Отказать кому-нибудь в крове, на их взгляд, – нечестие, и каждый старается попотчевать гостя в меру своего достатка. А когда всем его припасам приходит конец, тот, кто только что был хозяином, указывает, где им окажут радушный прием, и вместе со своим гостем направляется к ближайшему дому, куда они и заходят без приглашения. Но это несущественно: их обоих принимают с одинаковою сердечностью [55] . Подчиняясь законам гостеприимства, никто не делает различия между знакомым и незнакомым. Если кто, уходя, попросит приглянувшуюся ему вещь, её, по обычаю, тотчас же вручают ему. Впрочем, с такою же легкостью дозволяется попросить что-нибудь взамен отданного. Они радуются подаркам; не считая своим должником того, кого одарили, они и себя не считают обязанными за то, что ими получено.
55
О гостеприимстве германцев сообщает и Юлий Цезарь (Записки о галльской войне, VI, 23). Тацит особо упоминает о том, что явившихся без приглашения принимают столь же сердечно, как если бы они были приглашены, потому что у римлян отношение к незваному гостю было совершенно иным.
22. Встав ото сна, который у них обычно затягивается до позднего утра, они умываются [56] , чаще всего теплой водою, как те, у кого большую часть года занимает зима. Умывшись, они принимают пищу; у каждого свое отдельное место и свой собственный стол [57] . Затем они отправляются по делам и не менее часто на пиршества [58] , и притом всегда вооруженные. Беспробудно пить день и ночь ни для кого не постыдно. Частые ссоры, неизбежные среди предающихся пьянству, редко когда ограничиваются словесною перебранкой и чаще всего завершаются смертоубийством или нанесением ран. Но по большей части на пиршествах они толкуют и о примирении враждующих между собою, о заключении браков, о выдвижении вождей, наконец, о мире и о войне, полагая, что ни в какое другое время душа не бывает столь же расположена к откровенности и никогда так не воспламеняется для помыслов о великом. Эти люди, от природы не хитрые и не коварные [59] , в непринужденной обстановке подобного сборища открывают то, что доселе таили в глубине сердца. Таким образом, мысли и побуждения всех обнажаются и предстают без прикрас и покровов. На следующий день возобновляется обсуждение тех же вопросов, и то, что они в два приема занимаются ими, покоится на разумном основании: они обсуждают их, когда неспособны к притворству, и принимают решения, когда ничто не препятствует их здравомыслию.
56
Римляне умывались после обеда.
57
В отличие от римлян.
58
Речь идет, разумеется, лишь о верхнем общественном слое.
59
Совсем иначе отзывается о германцах и сам Тацит (Анналы, II, 14), и Веллей Патеркул, называющий их лукавыми и лживыми (Римская история, II, 118).
23. Их напиток – ячменный или пшеничный отвар, превращенный посредством брожения в некое подобие вина [60] ; живущие близ реки покупают и вино. Пища у них простая: дикорастущие плоды, свежая дичина, свернувшееся молоко, и насыщаются они ею безо всяких затей и приправ. Что касается утоления жажды, то в этом они не отличаются такой же умеренностью. Потворствуя их страсти к бражничанью и доставляя им столько хмельного, сколько они пожелают, сломить их пороками было бы не трудней, чем оружием.
60
Речь идет о неизвестном римлянам пиве.
24. Вид зрелищ у них единственный и на любом сборище тот же: обнаженные юноши, для которых это не более как забава, носятся и прыгают среди врытых в землю мечей и смертоносных фрамей. Упражнение породило в них ловкость, ловкость – непринужденность, но добивались они их не ради наживы и не за плату; вознаграждение за легкость их пляски, сколь бы смелой и опасной она ни была, – удовольствие зрителей. Играют германцы и в кости, и, что поразительно, будучи трезвыми и смотря на это занятие как на важное дело, причем с таким увлечением и при выигрыше, и при проигрыше, что, потеряв все свое достояние и бросая в последний раз кости, назначают ставкою свою свободу и свое тело. Проигравший добровольно отдает себя в рабство и, сколь бы моложе и сильнее выигравшего он ни был, безропотно позволяет связать себя и выставить на продажу. Такова их стойкость в превратностях этого рода, тогда как ими самими она именуется честностью. Рабов, приобретенных таким образом, стараются сбыть, продавая на сторону; поступают же они так и для того, чтобы снять с себя сопряженное с подобной победой бесчестье.
25. Рабов они используют, впрочем, не так, как мы: они не держат их при себе и не распределяют между ними обязанностей: каждый из них самостоятельно распоряжается на своем участке и у себя в семье. Господин облагает его, как если б он был колоном [61] , установленной мерой зерна, или овец и свиней, или одежды, и только в этом состоят отправляемые рабом повинности. Остальные работы в хозяйстве господина выполняются его женой и детьми. Высечь раба или наказать его наложением оков и принудительною работой – такое у них случается редко; а вот убить
61
Колон – лично свободный крестьянин-арендатор, плативший землевладельцу за обрабатываемую им землю деньгами или натурой; положение рабов у германцев Тацитом несколько идеализировано.
62
Таким образом, и у германцев раб был вещью, принадлежащей своему господину, который был вправе распорядиться им по своему усмотрению; строгое обращение римлян с рабами возводилось ими в систему ради поддержания дисциплины и беспрекословного повиновения.
63
Напротив, вольноотпущенники в эпоху империи – весьма влиятельная прослойка римского общества: из них комплектовались административные кадры, многие из них занимали высшие должности в правительстве и при дворе.
26. Ростовщичество и извлечение из него выгоды им неизвестно, и это оберегает их от него надежнее, чем, если бы оно воспрещалось [64] . Земли для обработки они поочередно занимают всею общиной по числу земледельцев, а затем делят их между собою, смотря по достоинству каждого; раздел полей облегчается обилием свободных пространств. И хотя они ежегодно сменяют пашню, у них всегда остается излишек полей. И они не прилагают усилий, чтобы умножить трудом плодородие почвы и возместить, таким образом, недостаток в земле, не сажают плодовых деревьев, не огораживают лугов, не поливают огороды. От земли они ждут только урожая хлебов [65] . И по этой причине они делят год менее дробно, чем мы: ими различаются зима, и весна, и лето, и они имеют свои наименования, а вот название осени и её плоды им неведомы [66] .
64
И здесь Тацит противопоставляет «добрые» нравы германцев «дурным» нравам римлян. О бесплодной борьбе с ростовщичеством в Риме он говорит в «Анналах» (VI, 16-17).
65
Помимо ячменя, пшеницы, овса и ржи, германцы сеяли также чечевицу, горох, бобы, лук-порей, лен, коноплю и красильную вайду, или синильник.
66
Наименование осени у германцев действительно появилось позднее; под осенними плодами Тацит подразумевает плоды фруктовых деревьев и виноград.
27. Похороны у них лишены всякой пышности; единственное, что они соблюдают, это – чтобы при сожжении тел знаменитых мужей употреблялись определенные породы деревьев. В пламя костра они не бросают ни одежды, ни благовоний; вместе с умершим предается огню только его оружие, иногда также и его конь. Могилу они обкладывают дерном. У них не принято воздавать умершим почет сооружением тщательно отделанных и громоздких надгробий, так как, по их представлениям, они слишком тяжелы для покойников. Стенаний и слез они не затягивают, скорбь и грусть сохраняют надолго. Женщинам приличествует оплакивать, мужчинам – помнить [67]
67
И в рассказе о погребальных обрядах германцев Тацит отдает им предпочтение перед римскими, что особенно подчеркивается последней фразой первого абзаца этой главы.
Вот что нам удалось узнать о происхождении и нравах германцев в целом; а теперь я поведу рассказ об учреждениях и обычаях отдельных народностей и о том, насколько они между собой различаются и какие племена переселились из Германии в Галлию.
28. О том, что галлы некогда были несравненно сильнее, сообщает самый сведущий в этом писатель – божественный Юлий [68] ; отсюда вполне вероятно, что часть галлов перешла в Германию. Могло ли столь незначительное препятствие, как река [69] , помешать любому окрепшему племени захватывать и менять места обитания, никем дотоле не занятые и еще не поделённые между могущественными властителями? Таким образом, между Герцинским лесом и реками Рейном и Меном [70] осели гельветы, еще дальше – бойи, причем оба племени – галлы. До сих пор эта область носит название Бойгем, и в нем сохраняется память о её давнем прошлом, хотя обитают в ней ныне совсем другие [71] . Но арависки ли переселились в Паннонию, отколовшись от германской народности осов, или осы в Германию, отколовшись от арависков, при том, что язык, учреждения, нравы у них и посейчас тождественны, неизвестно, так как между обоими берегами, при повсеместной в то время бедности и свободе, не было различия ни в лучшую, ни в худшую сторону. Треверы и нервии притязают на германское происхождение и, больше того, тщеславятся им, как будто похвальба подобным родством может избавить их от сходства с галлами и присущей тем вялости. Берег Рейна заселяют, несомненно, германские племена – вангионы, трибоки, неметы. И даже убии, хотя они и удостоились стать римской колонией и охотнее именуют себя агриппинцами по имени основательницы её, не стыдятся своего германского происхождения; вторгшись ранее в Галлию, они были размещены ради испытания их преданности на самом берегу Рейна, впрочем, не для того, чтобы пребывать под нашим надзором, но чтобы отражать неприятеля.
68
Т.е. Юлий Цезарь. Цезарь считал, что галлы (кельты) – исконное население Галлии, тогда как, по современным научным воззрениям, Галлия была заселена кельтами, двигавшимися с Востока (около 2000 г. до н э. кельтские поселения существовали на юге и юго-западе нынешней Германии).
69
Т.е. Рейн.
70
Здесь Тацит имеет в виду Швабскую Юру.
71
Тацит имеет в виду германское племя маркоманов, переселившееся на оставленную бойями территорию.
29. Из всех этих племен самые доблестные батавы, в малом числе обитающие на берегу реки Рейна, но главным образом на образуемом ею острове [72] ; эта народность, бывшая некогда ветвью хаттов, из-за внутренних распрей перешла на новые места обитания, где и подпала власти Римской империи. Но батавам по-прежнему воздается почет, и они продолжают жить на положении давних союзников: они не унижены уплатою податей и не утесняются откупщиком; освобожденных от налогов и чрезвычайных сборов, их предназначают только для боевых действий, подобно тому, как на случай войны приберегаются оружие и доспехи. Столь же послушно нам и племя маттиаков: величие римского народа внушило почтение к его государству и по ту сторону Рейна, по ту сторону старых границ. Вот почему, при том, что их места обитания и пределы находятся на том берегу, они помыслами и душой всегда с нами; во всем остальном они схожи с батавами, разве что самая почва и климат их родины придают им большую подвижность и живость.
72
Пространство между 2 рукавами Рейна в его нижнем течении.