О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»
Шрифт:
Но даже сторонники европезации по Петру и те вынуждены признать неоспоримое: цели, пусть даже посчитать их изначально благими, достигались совершенно чудовищными средствами. Хотя «достигались» — слишком оптимистично сказано. Говоря откровенно, при жизни Петра большая часть поставленных в рамках «Плана Петра» задач решена не была.
Европой так и не стали, но дух нации — растоптали, свободу — почти потеряли.
По словам вполне прозападного и пропетровского историка-либерала В. О. Ключевского, Петр «надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку… хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка, разрешаемая у нас со времени Петра два века и до сих
Добавлю — эта квадратура неразрешима и по сей день, через 100 лет после Ключевского.
Петр пытался внедрить в России очередную утопию. В России XVIII века произошло то, что всегда происходит при попытке осуществить на практике какие-то умозрительные идеи. На бумаге они могут выглядеть совершенно замечательно, но вот беда: пока никому не удавалось воплотить в жизни все так же чудесно, как спланировано на бумаге. А кроме того, для осуществления утопии приходится начинать с разрушения — уничтожать реально существующее, [321] потому что оно мешает построению утопии, сопротивляется и прилагает все усилия, чтобы измениться как можно меньше.
321
В точности как потом гимном стало: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим…» Только слово «насилья>> здесь неуместно. Полная противоположность.
Для того чтобы осуществить петровскую утопию, оказывается, необходимо уничтожить любую самодеятельность людей, любое самоуправление, любую независимость от властей. Ведь люди не хотят строить утопию, и если они будут независимы, если они смогут выбирать, то строить ее ни в коем случае не будут.
Петр последовательно уничтожал, разрушал то русское общество, которое сложилось после Смутного времени, существовало и развивалось почти весь XVII век.
За долгие годы правления Петра Россия перестала двигаться по своему естественному пути. Двадцать тысяч указов обрушились на страну, парализовав ее систему управления. [322]
322
Восхваляя административный гений Петра, пусть попробует уважаемый читатель прочесть хотя бы пару петровских Указов. Ей-богу, ум за разум зайдет. Длинно, путано (тогда стиль не только письма, но и разговора был подобный. На это скидку надо делать. Это называлось — велеречивость. — Прим. ред.), непонятно. Многословие и словоблудие в духе устных выступлений без бумажки первого Президента СССР. При этом требовалось непререкаемое исполнение от точки до точки. Что мог уразуметь из этих документов забитый и запуганный произволом петровский чиновник — уму непостижимо.
Они ввергли страну в анархию, чуть ли не в смуту. Система приказов, Боярская дума, разделение страны на уезды отменены, а на смену им не пришло ничего лучшего или хотя бы даже подобного по качеству.
Добавьте к этому невероятный «заворот мозгов», когда, по сути, вся верхушка общества не очень-то понимала, куда вообще надо плыть и каких берегов держаться. Это тоже закономерный результат деятельности Петра. [323]
В результате в 1725 году Российская империя оказалась в совершенно удивительном состоянии. И искусственного общества, выдуманного в кабинетах немецких философов, в ней не построили. И того общества, которое существовало до Петра, тоже уже не было. Весь «период дворцовых переворотов» — это попытки нащупать какой-то выход из тупика и выработать новую общественную идеологию и новый способ общежития.
323
Даже собственные потомки Петра, мягко говоря, не были в восторге от его деятельности. А. А. Мосолов, царедворец времен Николая II, оставил такое свидетельство: «Столбцы газет были переполнены воспоминаниями о победах и преобразованиях великого Петра (в связи с 200-летием Петербурга). Я заговорил о нем восторженно, но заметил, что царь не поддерживает моей темы. Зная сдержанность Государя, я все же дерзнул спросить его, сочувствует ли он тому, что я выражал.
Николай II, помолчав немного, ответил:
— Конечно, я признаю много заслуг за моим знаменитым предком, но сознаюсь, что был бы неискренен,
Даже в Петербурге в системе управления царил чудовищный бардак, а во многих губерниях вообще не было суда, способного отправлять правосудие. Власть правительства сводилась фактически к сбору налогов (при помощи армии) и к набору рекрутов (тоже при помощи армии). Рейды регулярных (!) войск за налогами, по словам В. О. Ключевского, напоминали набеги татар. Невольно возникает еще одна аналогия — действия колониальной армии в Индии, Африке, Индонезии… Везде, где только существовал колониализм.
«Петровская армия вела себя в России, словно в завоеванной стране», — ставит свой диагноз современный писатель Александр Бушков. А упоминавшийся выше современник Петра купец Посошков в своих заметках писал: «При квартирах солдаты и драгуны так несмирно стоят и обиды страшные чинят, что и исчислить их не можно. А где офицеры их стоят, то и того горше чинят… и того ради многие и домам своим не рады». Этого богатого купца некий полковник вдруг стал поливать бранью и грозил проткнуть шпагой. Посошков пытался подать иск «о защите чести и достоинства», но офицер на суд не пошел. Мол, он человек военный и судить его может лишь столичная военная коллегия.
И таких примеров множество.
Сложно представить, но при Петре в этом комплексе зданий умещались практически ВСЕ «ФЕДЕРАЛЬНЫЕ МИНИСТЕРСТВА И ВЕДОМСТВА».
Бушков, например, описывает следующие случаи. В Костроме полковник Татаринов выгнал за город всех членов городского магистрата, то есть высшего органа городскойгражданской администрации. Коломенского бургомистра некий драгунский офицер в невеликих чинах велел своим солдатам высечь, что и было исполнено. Доходило и до смертоубийства.
Во время какого-то из бюрократических экспериментов в провинцию были посланы гвардейцы с предписанием: губернаторам непрестанно докучать, чтобы они готовили ведомости. В противном случае гвардейцы должны были губернаторов, вице-губернаторов и прочих подчиненных сковать за ноги и на шею намотать цепь, и по то время не освобождать, пока те не изготовят отчетность.
Такая вот армейская дисциплина.
В результате за пределами крупных городов, в стороне от больших дорог царила почти полная анархия, и были уезды, по которым вообще нельзя было проехать. Никак. Число разбойников в этих уездах, как горько шутили, превосходило число законопослушных подданных. [324]
324
Известна цифра, названная П. Н. Милюковым: мол, к 1710 г. исчезло 20 % тяглого населения Московии. При этом Павел Николаевич считал, что не все из этих 20 % погибли, по крайней мере третья часть тех, кого недосчитались, — просто беглые или ушедшие в разбойники. (Прим. науч. ред.)
Иные разбойничьи шайки контролировали приличные куски территории Российской империи — целые волости. Эти шайки вели неплохое хозяйство, а некоторые атаманы вводили в бой сотни и тысячи людей. Известны случаи, когда разбойники брали уездные города и освобождали своих захваченных солдатами товарищей (при этом часть солдат уходила с ними). В таких случаях утрачивается вообще представление, где тут разбойничьи шайки, а где — повстанческие армии…
Местных крестьян эти разбойники чаще всего не трогали, ограничиваясь поборами, но всех проезжих грабили неукоснительно, а дворян вообще не выпускали живыми.
Если назвать вещи своими именами, то получится — несколько десятилетий правительство Российской империи контролировало только часть своей территории, и даже те, которые, вроде бы подчинялись Петербургу, делали это очень относительно.
28 января 1725 года закрыл глаза царь Петр I, которого еще при жизни одни подданные нарекли земным богом, а другие, как уже говорилось, — Антихристом. После этой смерти Российскую империю трясло еще несколько десятилетий: буквально от самого часа смерти Петра и до того, как в 1762 году жена его внука, Петра III, убила мужа и сама заняла престол.