О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»
Шрифт:
Завоевать земли горцев, занять теснины Кавказа своими войсками Россия не могла, прочно победить их тоже не могла. Реально русская армия могла только стараться перехватывать во время набега «злого чечена, ползущего на берег» или отвечать набегом на набег, уничтожая жилища и посевы горцев, обрекая их на голод.
Так и началась Кавказская война, одна из самых кровопролитных, долгих и тяжелых войн, какие только вела Россия за всю свою многострадальную историю. За время этой войны погибнет 70 тысяч русских солдат, примерно столько же грузинских ополченцев и несколько сотен тысяч горцев разных племен. Будут затрачены колоссальные
На западе и севере
Точно так же, как Причерноморье, русские не без исторических оснований считали своей землей и Прибалтику. Не будем даже и говорить о землях Древнего Новгорода, захваченных Швецией после Смутного времени. В представлении и местного населения, и правительства Московии, а потом Российской империи, Ижорская Земля всегда была частью исторической Руси.
Это, кстати, касается и очень значительной части земли, которая сейчас входит в состав Эстонской республики.
Иногда приходится слышать, что Тарту хотя и был «в X и XI вв. известен как поселение древних эстов — Тарпату», но «впервые упоминается в летописях под 1030 годом как город Юрьев, построенный Ярославом Мудрым (по христианскому имени Ярослава — Юрий)». [191]
Летописное сообщение об этих неоднозначных событиях краткое: «Иде Ярослав на чюдь, и победи я, и постави градъ Юрьевъ». Эпически конкретно и коротко.
Русские имели все основания считать, что Московия не завоевывает земли Ливонского ордена, а скорее возвращается на свои исторические территории. Точно так же, как Потемкин не столько завоевал, сколько вернул Руси Причерноморье.
191
БСЭ. Изд. 2. Т. 41. М.: Советская энциклопедия, 1956. Ст. «Тарту». С. 630.
Впервые Русь попыталась вернуть свои земли и пробиться к Балтийскому морю при Иване Грозном, в ходе Ливонской войны. Не получилось, и попытку пришлось повторить при Петре I — начать Северную войну 1700–1721 годов. Это была тяжелая война, с сильным и жестким противником. Ведь шведы вовсе не собирались отдать России то, что ей принадлежало по праву. Пришлось двинуть армию, потерпеть тяжелое и позорное поражение под Нарвой, снова собирать и двигать новые армии, штурмовать Ниеншанц, Мариенбург и Нотебург, Ригу, Ревель и Выборг, строить флот и закладывать Петербург — первоначально тоже как крепость.
Россия Петра была очень «агрессивная»: она не только заняла Восточную Прибалтику, но и три раза высаживала десант в саму Швецию. В 1720 году русский десант воевал близ самого Стокгольма, что и заставило шведов окончательно признать свое поражение и начать мирные переговоры.
Петербург, признанное «окно в Европу», был основан именно как Петропавловская крепость и вырос первоначально вокруг этой крепости. В точности как Курск и Воронеж постепенно оказались в глубине России и утратили значение крепости, так и Петербург постепенно становился не укреплением, а экономическим и политическим центром.
Как Турция не мирилась с Русским Причерноморьем, так и Швеция не смирилась с появлением Русской Прибалтики. Как Турция вела войны с Россией уже после присоединения Крыма и основания Одессы, так и Швеция воевала с Россией уже после основания Петербурга.
В
В 1788 году шведы снова воспользовались тем, что Российская империя завязла в очередной войне с Турцией. Внезапным ударом, без объявления войны, они попытались завладеть русскими крепостями, в том числе и опять Петербургом. После ряда морских сражений Швеции пришлось заключить мирный договор на условиях сохранения прежних границ.
И только после четвертой (за 100 лет) русско-шведской войны 1808–1809 годов Швеция перестала угрожать непосредственно столице России. После того как разбив шведскую армию, Россия полностью присоединила Финляндию, превратив Финский залив во внутреннее русское морское пространство. Именно тогда Россия образовала Великое княжество Финляндское со своей конституцией, но в составе Российской империи.
Но даже и после этого Петербург сохранял значение военного форпоста. Во время Крымской войны 1853–1855 годов возникла реальная опасность английского десанта под Петербургом, что даже обусловило спешное формирование городского ополчения на случай боев в городе или в его окрестностях.
Даже печально известная финская война 1940 года была в большей степени, чем это может нам показаться, оборонительной. Ставшая независимой Финляндия, заключив союзный договор с Германией Гитлера, всерьез угрожала Русской Прибалтике, в том числе и Петербургу.
Финны тогда пели озорную песню (на мотив «Ехал на ярмарку ухарь-купец») с припевом:
Гоним Иванов, гоним Иванов за Териоки, За Ингерманландию!А что такое эти Териоки? Это вообще-то пригород Петербурга, современный Зеленогорск.
В финской войне Советская Россия, СССР, вынуждена была продолжать политику Российской империи. А что еще она могла поделать? Уйти из Прибалтики? Отдать Ленинград- Петербург? В таком случае, все, чего мы бы добились, — это возвращение к ситуации «до Петра». Только вместо Швеции на Западе — гитлеровская Германия в союзе с Финляндией.
Ну а соседний Русский Север — места когда-то дикие, нелюдимые — вообще изначально мирно и медленно осваивали только наши православные монахи. Поначалу центральная власть не имела никакого отношения к деятельности подвижников. Ученики Сергия Радонежского создавали монастыри в самых глухих местах — можно сказать, что Сергий создал сетевую систему распространения монастырей. Всего за сто лет после него появилось 150 новых обителей. Ярчайший пример — Соловки времен игуменства будущего митрополита Московского Филиппа Колычева. При Филиппе в середине XVI века все Беломорье действовало как единый монахо-хозяйственный комплекс с центральным «министерством» на Соловках.
Монахи, кстати говоря, очень успешно хозяйствовали в те времена под руководством Филиппа Колычева. Мы, светские люди, сегодня совсем не помним эту легендарную, достойную всенародного поклонения фигуру. Увы, это «беспамятство» — очередное доказательство того, как пренебрегаем мы собственной историей, собственными великими людьми, могущими дать не меньший духовный образец для подражания и восхищения, чем целый пантеон древнеримских героев дает современным наследникам Рима.
Короче — о Колычеве.