О русском воровстве, особом пути и долготерпении
Шрифт:
Часть IX.
«Воруют-с…» Или он украл, или у него украли…
Глава 1.
Кто, у кого и что украл?
Князь Горчаков: И что же происходит в России?
Карамзин: Как обычно… Воруют-с…
Диагноз
Скажу сразу: нет никакой уверенности, что диалог состоялся именно между Горчаковым и Карамзиным. Передают его именно
Но собеседников называют очень разных. То диалог происходит в Париже, и действительно давно живущий в этом городе Горчаков спрашивает у только что приехавшего Карамзина, что происходит на родине. То такой же вопрос задает князь Барятинский князю Гагарину, тоже в Париже. В другой версии этого исторического анекдота разговор происходит в Петербурге, а беседуют то ли граф Орлов с князем Куракиным, то ли князь Гагарин с графом Бобринским.[5]
Неизменно одно - многозначительное «воруют-с». Указание на то, что ничего иного в России происходить и не может. Что у нас самое главное в русской жизни? Что «воруют-с». Все воруют-с. Везде воруют-с. Всё воруют-с. Нормальнейшее повседневное явление.
Рассказами о стяжательстве, воровстве, хищениях из казны полным-полна русская классика. Возьмем романы Льва Толстого, написанные никак не о воровстве, герои его вообще довольно далеки от любых материальных дел. И если в «Войне и мире» рассказы о воровстве интендантов - будничные пассажи, то в «Севастопольских рассказах» многие места просто страшно читать. Получается, пока одни россияне героически защищают Севастополь, проливают кровь на бастионах, другие преспокойно крадут то, что казна отпустила для обмундирования, вооружения и пропитания армии. Воруют невероятно, неправдоподобно, феерически.
И Стиву Облонского, «героя» «Анны Карениной» устраивают на хлебное местечко, лишь бы он не очень воровал. Такого человека и ищут - пусть ни черта не понимает в работе железных дорог, но чтобы без воровских наклонностей.
В «Доходном месте» А. Н. Островского вся интрига заворачивается вокруг того, что главный герой не хочет брать взяток, а окружение считает его дураком. Давят на беднягу, и когда любимая жена грозит уходом, он сдается, идет к тестю просить найти ему «хлебное местечко».[6]
У Чехова есть забавный рассказ, в котором чиновник перепутал, где произносит речь: на похоронах или на чествовании юбиляра. Говорит, что мол, покойный взяток не брал. А юбиляр обижается: как это так, взяток не брал?! Их только дураки не берут. Выходит - публично дураком обозвали…
«Ревизор» Гоголя вызывал самую живую реакцию публики. Известно, что император Николай I на премьер-ном представлении буквально захлебывался от смеха, выбегал из зала, хлопал себя по коленям… Царь веселился вместе со всеми. Но ведь и правда… верно говорит в конце Городничий, поворачиваясь к залу:
– Чему смеетесь?
– Над собой смеетесь!…
Сцена из спектакля «Ревизор» Н. В. Гоголя. Малый театр. 1883 г.
«Всем досталось. А более всего мне», - с досадой пробормотал Николай I после премьеры «Ревизора». Однако
С маленьким НО: никто теперь Ревизоров так не боится
Действительно: смеемся над собой. Вроде бы, симпатичная черта - умение иронизировать над собой. А с другой стороны, мы признаем априори как аксиому: любой чиновник в России - всегда взяточник по определению. Воруют-с.
О том же свидетельствуют и нравы чиновников в «Мертвых душах». Воровство как повседневный образ жизни.
У Островского вообще все состояния купцов или получены воровством на подрядах, или другим нечестным способом. Его герои фиктивно разоряются, женятся на богатых невестах, присваивают деньги сирот, требуют от приказчиков обманывать в лавках. В общем, нет у нашего великого драматурга практически ни одного приличного предпринимателя, который зарабатывал бы деньги хотя бы сравнительно честно. Купец Островского - считай, синоним слова «жулик».
Не буду доказывать очевидного, что в основе всякого созданного с нуля состояния, большого и маленького, лежит в первую очередь труд. Если бы состояния Рябушин-ского, Морозова, Мамонтова и Третьяковых создавались исключительно путем отвратительных махинаций, не было бы громадного развития всей русской экономики во второй половине XIX века. Да и вели бы себя эти люди совершенно иначе.
Д. А. Шмаринов «Двор». Иллюстрация к роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». 1935-1936 гг. ТАКИЕ дворы сейчас в центре Питера все же редкость. Стало ли меньше преступлений?
Но русская классика как сговорилась: если царедворец - то казнокрад. Если чиновник - то взяточник. Если купец - то жулик и махинатор.
Если принимать эту позицию русской литературы всерьез, то получается: «воруют-с» - и вправду есть честное, фотографически точное определение главного устройства русской жизни.
Литература отразила некое народное убеждение в том, что Россия - очень вороватая страна. Насколько это убеждение свойственно народным массам - отдельный разговор, но образованный слой Российской империи явно такое мнение разделял. «Воруют-с» - мнение не только и не столько о каком-то отдельном слое народа или какой-то группе людей, это выраженное в одном кратком афоризме представление об особой вороватости народа в целом, о характере русского предпринимательства, воровстве, как неотъемлемой части русской государственной жизни и общественных отношений.
Корни мифа
Воровство в старину означало всякое преступное действие: поджог, притоносодержательство, подлог, преступления государственные и проч.
Возможность украсть создает вора.
Ни один народ никогда, ни при каких социально-экономических формациях не мог бы относиться к самому себе, как к вороватому и нечестному. Иначе он просто не мог бы совершить решительно ничего не то что великого, а даже самых обычных, повседневно-бытовых вещей.