О себе
Шрифт:
Появление этих частей не могло не обеспокоить китайцев, которые в то время постепенно захватывали линию КВЖД своими сильными гарнизонами, вводимыми в полосу отчуждения на основании соглашения, подписанного, с одной стороны, российским послом в Китае князем Кудашевым и генералом Хорватом, а с другой — представителями китайского правительства.
Ссылаясь на это соглашение, китайские власти настойчиво требовали от меня оставления полосы отчуждения и роспуска монгольских отрядов.
По-видимому, под давлением китайцев, князь Кудашев и генерал Хорват также пытались воздействовать на меня. Я получил от них длинную телеграмму, в которой указывалось, что привлечение монгол к формированиям воинских частей является нарушением суверенных прав Китая, на основании чего мне предлагалось отказаться от всякого сотрудничества с монголами.
Выполнение требований китайцев, князя Кудашева и
С другой стороны, я не мог согласиться и с тем, что новое соглашение о порядке охраны КВЖД, заключенное князем Кудашевым и генералом Хорватом от имени Временного правительства, уже не существовавшего в то время, и передававшее охрану дороги в руки китайцев, было законно и обязательно для меня. Поэтому я старался уклониться от более или менее определенного ответа на требование китайцев оставить Маньчжурию и перенести свою базу на российскую территорию до тех пор, пока в Маньчжурию не приехал майор Куроки, прикомандированный японским правительством ко мне в качестве советника, с которым я быстро достиг взаимного понимания и которому удалось уладить вопрос о сохранении моей базы в Маньчжурии с китайскими властями.
Таким образом, с китайцами вопрос был так или иначе улажен. Что же касается князя Кудашева и генерала Хорвата, то я написал им свои соображения, изложенные выше, и выразил пожелание видеть в них защитников интересов нашей родины, а не суверенных прав Китая, к тому же фактически не нарушенных. Позднее по этому вопросу из Пекина был командирован в Маньчжурию советник нашего посольства г. В. В. Граве, который имел задачей убедить меня в правильном понимании наших задач в связи с новым соглашением об охране дороги. Я не мог согласиться с ним. Конечно, китайскому правительству было выгодно настаивать на этом соглашении, мы же, по моему мнению, не имели права заключать его, так как оно было создано уже после того, как российское правительство, от имени которого оно было подписано, перестало существовать; сменившая же его советская власть вообще не желала признавать ни соглашений, ни дипломатов, назначенных ее предшественниками. При таких условиях соглашение, конечно, не имело юридической силы и потому не было обязательным для меня, тем более что на мою просьбу ознакомить меня с текстом со стороны В. В. Граве последовал отказ, и я до сего времени не знаю, в чем, собственно, состоял этот любопытный дипломатический документ.
Я считал, что китайцы так или иначе все равно ведут свои войска в полосу отчуждения КВЖД, но полагал более правильным предоставить им в данном случае действовать по собственному усмотрению, коль скоро мы не имели силы заставить их уважать свои права, и ограничиться лишь дипломатическими протестами. Таким путем мы имели возможность в будущем требовать восстановления односторонне нарушенного положения. Согласие же наше на передачу охраны дороги в руки китайцев узаконивало их действия и лишало нас какой-либо надежды на удовлетворение в будущем.
Все это создавало недоразумения и неувязку в моих отношениях с представителями, старой, царской России и давало им повод поносить мои действия, как незаконные, и этим натравлять на меня китайские власти. В этих условиях приезд майора Куроки явился подлинным спасением для меня и для моего дела, ибо отныне я мог рассчитывать на помощь и содействие, в которых мне отказали наши представители в Китае, несмотря на то, что они были поставлены именно для охраны интересов национальной России на далекой восточной границе ее.
После соглашения с монголами, ввиду предстоящего формирования из них охранных частей для западного участка линии КВЖД, я назначил барона Унгерна комендантом города Хайлара, приказав ему привести в порядок русские части, квартировавшие там. В Хайларе находились части Железнодорожной бригады и конные части корпуса Пограничной стражи. Не только солдаты этих частей, но и большинство офицеров их были совершенно разложены большевизмом, и во многих случаях именно офицеры являлись
В середине января 1918 года я получил от барона Унгерна донесение о необходимости принятия решительных мер в отношении преступного поведения некоторых офицеров гарнизона. В связи с этим я вынужден был поехать в Хайлар, чтобы согласовать вопрос с монгольскими властями. Вопрос был быстро разрешен, и ночью я решил произвести разоружение старого хайларского гарнизона, несмотря на то, что в нашем распоряжении находился только наскоро сформированный дивизион Монголо-бурятского полка, укомплектованный баргутами. Мы имели основание также рассчитывать на содействие конной сотни штабс-ротмистра Межака.
Было установлено, что в день предположенного разоружения комитет гарнизона должен был иметь заседание около 11 час. вечера. Это время мы и решили использовать для разоружения казарм. Численность гарнизона достигала 800 штыков, мы имели 250 конных баргут и одну сотню штабс-ротмистра Межака. Здесь уже наша уверенность в успехе была полной, не то, что было 19 декабря на ст. Маньчжурия, когда мы в числе 7 человек разоружали 1500 человек.
Разоружение было произведено бароном Унгерном в течение не более двух часов времени настолько безболезненно, что гарнизонный комитет, заседавший в это время, даже не подозревал о случившемся. Разоруженные наутро следующего дня были эвакуированы через станцию Маньчжурия в глубь России.
Хайлар мы успели занять раньше, чем туда подошли китайские части. Они концентрировались в первую очередь на границах, полагая, что в тылу их расположения уже никто не сможет распоряжаться. Поэтому захват нами Хайлара китайцами был воспринят крайне нервно.
Желая утвердить свое влияние до Хингана, я вскоре командировал барона Унгерна со 150 баргутами для занятия станции Бухэду. Там уже находился китайский гарнизон, и барон Унгерн был встречен китайцами внешне очень радушно и даже приглашен на обед к начальнику гарнизона. Но пока он обедал, его баргуты оказались разоруженными, а самого его арестовали. Находясь в Хайларе, я был немедленно извещен о случившемся. Мне пришлось прежде всего успокаивать баргутских начальников, которые факт разоружения нашего отряда рассматривали как начало враждебных действий между китайцами и нами, а затем придумывать способы для освобождения барона Унгерна и обратного получения отобранного у его отряда оружия. Каких-либо вооруженных сил в своем распоряжении я не имел; взять хотя бы небольшое количество людей из Маньчжурии не решался, так как ожидал, что китайцы воспользуются случаем и не допустят обратного моего возвращения в Маньчжурию, что лишило бы меня базы и имущества, приобретенного мною после разоружения 720-й дружины. Оставалось применить снова хитрость и психологическое воздействие, что мне удалось уже однажды в Маньчжурии при разоружении дружины. Я взял два товарных вагона и платформу. На платформу я поставил скат колес с осью от казенной обозной двуколки; положил на него длинное круглое полено, приблизительно соответствующее длине тела орудия, и закрыл его брезентом. С этим «броневиком» я выдвинул команду баргут под командой моего офицера к станции Бухэду, а начальнику гарнизона ее одновременно послал ультимативную телеграмму, в которой сообщил о посылке броневика, которому приказано разгромить все Бухэду, если к его приходу мой офицер и солдаты не будут освобождены и отобранное оружие возвращено. Спустя два часа после этого я получил сообщение, что офицер и солдаты уже на свободе; оружие им возвращено, и весь инцидент вызван недоразумением, о котором начальник гарнизона ст. Бухэду весьма сожалеет. Вслед за тем и сам барон Унгерн сообщил мне, что он освобожден и оружие баргутам возвращено, но ввиду наличия сильного китайского гарнизона в Бухэду он не считает возможным оставаться там далее. На другой день барон со своим отрядом и с посланным на выручку ему «броневиком» вернулся в Хайлар.