О Шмидте
Шрифт:
Кроме знаменитого Гила Блэкмена!
Да, моего однокашника и соседа по комнате, который не был таким уж знаменитым, когда мы познакомились. Ну ладно, детка. Думаю, ты мне все сказала. Пожалуйста, скажи Ренате, что я вполне поправился, и передай привет Джону и всем остальным. Будет неплохо, если ты мне напишешь до конца недели и сообщишь число гостей, если ты планируешь свадьбу здесь. Если у тебя другое на уме, устраивайте все сами, а я оплачу.
Шарлотта начала что-то отвечать. Не желая слышать ее слов, Шмидт повысил голос: Не смей извиняться. Никогда. Просто будем жить всяк по-своему.
Он повесил трубку. Кэрри, не отрываясь от его колен,
Да. Извини, что тебе пришлось это выслушивать.
Все нормально.
Ее голова двинулась вверх, к центру Шмидта, задержавшись на миг, когда Кэрри распахнула халат, а достигнув цели, оставалась там, покуда полностью не удовольствовалась.
Я хочу. Чего ты ждешь?
Оттолкнув его руки от своей груди, Кэрри дала халату скользнуть на пол и, вытянув руки, навалилась на кухонный стол.
Держи меня крепче.
И позже, тяжело дыша: Ну тебе нравится, Шмидти? Ты можешь кончить.
Не хочу. Мне слишком хорошо.
Ехать обедать она не хотела, хотя тоже проголодалась. Дай мне ключи от машины, я поеду куплю пиццу. Я быстро. Ты любую ешь?
Поверх своей маечки она надела найденную в комоде Шмидта поношенную синюю рубаху от «Братьев Брукс» и его старую теннисную фуфайку. По дороге к дверям она вынула из кармана куртки красные перчатки — его рождественский подарок — и надела их. Шмидт сказал, что до сих пор не замечал их на ней.
Я не хотела испортить их песком, ответила она. Я была в старых. Эти такие шикарные!
Он подождал, пока Кэрри завела мотор — «сааб» издал густой рокот, как пластинки, куда будто бы записывали автогонки в Дайтоне, которые слушал на первом курсе живший напротив них с Гилом студент-медик, — и надел брюки и свитер. Ужин на кухне вдвоем и при свечах! Фантастическая легкость бытия. Прежде чем доставать посуду, Шмидт осмотрел край стола, надеясь найти следы Кэрри. Бесполезно. Шмидт вынул георгианские подсвечники — слава богу, не потускнели, — белую крахмальную скатерть и салфетки. Нужны ли соль и перец? Пожалуй, перец. В серебряной мельнице. Он подумал, что серебро предстоит оставить Шарлотте. В его новом доме не будет ни кладовки, ни глубокого шкафа, где могли бы покоиться завернутые в их фланелевые саваны тарелки и побрякушки от «Шрив, Крамп энд Лоу». А вот вино он заберет с собой. Теперь же, чтобы отпраздновать, он выпьет его много и начнет с бургундского, уложенного в подвал в год рождения Шарлотты. Такое вино — и к пицце! Раньше с ним не могло случиться ничего подобного.
Вкусно, сказал он Кэрри и откусил побольше. Мне нравится!
Пицца и вправду была хороша, с толстой мягкой коркой, слоем сыра и томатного соуса в палец толщиной и щедро уснащенная ломтиками пепперони, оливками, анчоусами и маленькими шампиньонами из банки; она напомнила Шмидту ту пиццу, которую много лет назад он ел в ресторане на 72-й Улице, напрямую принадлежавшем, как говорил тамошний бармен, мафии, а не просто находившемся «под крышей». Похожий на Витторио Гассмана [39] хозяин был подставной фигурой. Его дом в Вавилоне, штат Нью-Йорк, с круглым бассейном, изображенный на фотографии, скотчем приклеенной к зеркалу над стойкой, тоже принадлежал мафии, и только жена в бермудах и маленький сын были его собственные. Шмидт переставил приборы, потому что Кэрри захотела сидеть с ним рядом: сидеть напротив, через стол, было слишком далеко.
39
Витторио
Тебе надо чаще есть дома. Ты не поверишь, но то, чем кормят в «О'Генри», не стоит и трети того, что ты платишь. Особенно выпивка. При том, сколько ты пьешь, это важно.
Я знаю. Но я прихожу туда, чтобы видеться с тобой.
Ну теперь тебе это ни к чему. Я буду приходить к тебе.
Она взяла его руку и поцеловала.
Ты дашь мне ключи, и, если я приду, а ты еще спишь, я залезу под одеяло и разбужу тебя. Нет, я разбужу только твоего малыша. Я, кажется, знаю, как это делать.
Ты поосторожней, а то истощишь меня совсем. Не забывай, я старик.
Это я дразнюсь. Мы просто возьмемся за руки и будем спать. Да, знаешь, я хочу спросить. Как ты думаешь, нормально, если просто ложишься в постель с мужчиной и ничего не делаешь — ну так, поцелуешься немного? Но даже без рук.
Конечно. Так и поступают семейные пары большую часть времени.
Я не имею в виду, когда люди уже перестали трахаться. Просто вот сейчас с тобой мне хочется, чтобы ты вовсе не выходил из меня. Но бывают и другие моменты, когда я устаю или не в настроении. Тогда мне просто хочется покоя.
Шмидт кивнул.
Хочешь мороженого с шоколадной крошкой? Я купила кварту. Ой, у меня же в кармане твоя сдача. Я положу на стойку рядом с тостером.
Потом, когда ели мороженое, она спросила:
Ты не рассердишься, если сегодня вечером мы ничего не станем делать? Обещаешь? Ну может, просто посмотрим телевизор в постели, пообнимаемся.
Конечно. Если мы друзья, мы не можем все время заниматься любовью. Мы будем вместе делать разные вещи: читать, слушать музыку, просто лениться. Тогда есть шанс, что ты не заскучаешь со мной и не устанешь от меня.
Ты с ума сошел! Замолчи! Шмидти, посмотри мне в глаза. Мне нужно знать. Просишь ли ты меня быть верной?
Что за странный вопрос! К чему ты спрашиваешь?
Странный вопрос, но Шмидт сразу вспомнил прецедент: что-то подобное спрашивала у Гила его гречанка. Может, это часть брачного ритуала у экзотических народов?
Мне надо знать. Я хочу знать, рассердишься ли ты, если узнаешь, что я трахаюсь с кем-нибудь еще.
Не думаю, что мне это понравится, ответил Шмидт. Сама посуди.
О Шмидти, ты вправду просишь меня быть верной!
У него не было Элейн, о которой он мог бы тревожиться. Но у него не было и Гилова самомнения. Ситуация, как он мог предвидеть, оказалась неловкой и грустной. Как он может позволить устанавливать такие правила, что он даст ей взамен? Удовлетворение в постели? Умные разговоры? Выходы в свет с джентльменом, которого все станут принимать за ее отца, когда б не ее смуглая кожа и мелкие кудряшки? Маленькие подарки? Большие подарки — деньги, образование в колледже? Конечно, свою любовь. Но каков теперь язык любви? Если любовь то же, что увлечение, то почему нет? Он может сказать Кэрри, что влюбился в нее, пока они спали. Может, этого хватит, чтобы она убедилась — между ними не просто секс, а хоть немного больше, и «верность» означает просто противоположность промискуитету? Но он предполагал, что ее чувства гораздо сложнее и тоньше, и словами играть тут не годилось. И тогда, насколько мог мягко, он сказал, что она очень дорога ему, и он хочет, чтобы она была рядом, но только до тех пор, пока она сама хочет быть с ним.