О смысле жизни

Амонашвили Шалва Александрович

Я выбираю путь для своих обобщений, исходя от Толстого, Вернадского. Можно к этому присовокупить Пушкина и всех высших мыслителей. Все они внутри себя открывали свое призвание, свое предназначение и все остальное.

Хочу подтвердить эту идею мыслями, которые вычитал в Живой Этике. Там сказано: «Люди перед воплощением определяют свою задачу жизни». Перед тем, как мы воплощаемся, каждый из нас определяет свою задачу жизни. Но беда в том, что, воплотившись в тело, люди забывают об этом или редко обращают свой взор на то, что в них изначально заложено. Это я называю миссией, предназначением. Миссия, смысл жизни — это одна суть, даже судьба — то же самое.

Значит, это нечто внутри человека уже присутствует.

Там же сказано: «Люди это сознательно выбирают и уже заранее знают, с какими трудностями будут сталкиваться и какую ношу берут на себя». Это будет тяжелая ноша. Кстати, если кто-то уже выбрал, вернее, определил в себе свой смысл жизни, этот смысл жизни сразу порабощает нас. Если я нашел смысл жизни, я уже раб своего смысла жизни, я по-другому уже не могу жить. Или так, или никак. Как у Толстого, или умереть, или найти ответ на вопрос: «А почему, а почему?» Вот такое дело. Это не просто: поиск всегда благое дело. Не нашли сегодня, найдем завтра, послезавтра.

Ниже попытаюсь предложить вам некие советы, которые самому себе дал; возможно, и вам пригодятся в поиске смысла жизни.

А теперь сделаем пару выводов такого рода.

Я открываю себе свой смысл жизни, и что этот смысл жизни делает во мне?

Во-первых, я уже не могу не нести служение. Я уже не работаю. Моя жизнь переходит в служение. Да, я за свою работу получаю зарплату и очень хорошую зарплату, но везде, где бы я ни находился, я просто несу служение, я делаю то, что мне самому и так хочется делать. Это — первое.

Второе, я не в состоянии отойти от этого пути, я уже становлюсь не человеком, а человеком Пути, как сказал Конфуций. Во мне уже Путь присутствует, осознанный Путь. Я уже не могу, даже если бы и захотел, отойти от этого Пути. Сам Путь меня не отпускает. Если все же я это сделаю, тогда зарождается самое неестественное в человеке — предательство, предательство не только другого, но самого себя. Если же я отхожу от своего Пути, то отхожу от людей, потому что мой Путь нужен вам, каждому. Ваш Путь мне нужен. Если вы нашли свой Путь, то мы не столкнемся друг с другом, никогда не будем вредить друг другу, ибо каждый будет выполнять то, что нужно всем остальным.

Что еще делает смысл жизни? Смысл жизни, если он откроется во мне, то прокладывает предо мной тропинку. В этом потоке жизни у меня уже есть своя тропинка жизни. Правда, вокруг моей жизни много чего происходит. Эта жизнь, эти события жизни или вредят мне, или благоприятствуют, но, тем не менее, я ищу эту тропинку, иду по ней и ищу обходные пути, чтобы не сбиться с тропинки. То есть я облагораживаю свою маленькую тропинку. Можно и по-другому сказать. Я нахожусь в общей жизни, но начинаю облагораживать эту жизнь, исходя из своего смысла жизни.

Кстати, если говорить о самом себе, в гуманной педагогике есть процесс облагораживания того, что есть. Если это авторитарная педагогика, то надо, чтобы она была облагорожена, то есть, чтобы там было больше тепла, больше доброты, больше чуткости, больше уважения, больше сострадания, больше всего этого, чем сейчас есть. Если больше будет, а потом еще больше будет, нарастая, то постепенно будут вытеснены те негативные процессы, которые сейчас происходят в образовании. Постепенно, со временем, ибо революционно, приказами ничего тут не сделаешь. Значит, смысл жизни облагораживает пространство вокруг себя: безобразное, как сказано в источниках, направляет на прекрасное.

А теперь, смысл жизни и счастье. Несет ли смысл жизни

человеку счастье? Однозначно об этом сказать нельзя; все зависит от того, что для меня является счастьем. Ибо при исполнении того предназначения, которое во мне, при служении со мной всегда будут происходить сложные трудности, очень многие коллизии. Это будут болезни, предательства и все тому подобное, много чего будет, но если во мне не будет устойчивости, то я не раз стану спрашивать себя — почему я все же выбрал этот путь? Иначе говоря, нельзя утверждать, что смысл жизни делает человека счастливым, что не будет никаких трудностей перед ним. Истинная трудность начинается для меня, для моей личности при выборе смысла жизни. Потому и сказано: «Да здравствуют трудности, мы ими растем».

Есть трудности, есть преодоления, есть, значит, выполнение смысла жизни. Нет трудностей, нет преодоления, значит, смысл жизни спит, его просто нет, или, как говорил Толстой, «я в эти минуты не жил, а жил тогда, когда смысл жизни возвращался ко мне. Я тогда жив, когда смысл жизни во мне, и уже не живу, как только смысл жизни покидает меня. Прихожу к Богу — живу, отхожу от Бога — уже теряю жизнь».

Смысл жизни несет не столько счастье в материальном понимании этого слова, сколько счастье в духовном понимании слова: я свершаю служение, осуществляю предназначение, которое я взял на себя, это предназначение утверждается мною, даже через трудности, даже через препятствия, даже через невзгоды. Я, возможно, нищим стану, обанкрочусь или что-то со мной произойдет, но, тем не менее, я принимаю эти удары судьбы. Таким образом, смысл жизни не есть обретение спокойной и счастливой жизни, а даже наоборот — это самая беспокойная жизнь. Толстой, открыв в себе смысл жизни, навлек на себя самую беспокойную жизнь. Он отошел от церкви, его отлучили от церкви, сжигали книги, семья восставала против него. Что это такое? А он уже не может отойти от этого Пути.

Смысл жизни питается верой. Почему верой, потому что у нас нет никаких доказательств и ни одна наука не скажет нам, что именно то, что я считаю для себя смыслом жизни, это действительно есть мой смысл жизни. Нет никакой науки, которая бы объяснила мне это. Ни психология, ни биология, ни генетика — никакая наука этого объяснить не в состоянии. Наука, может быть, откроет во мне склонности к тому или к другому, форму деятельности, эту деятельность или другую, талант может во мне открыть, но все это не есть смысл жизни, а есть условие утверждения смысла жизни. А сам смысл жизни — это черный ящик. И никто не волен заглянуть в этот ящик, даже мне самому трудно будет это сделать, а как заглянет другой? Он где-то во мне глубоко, даже не знаю, в каком месте.

Без веры тут не обойдемся. Верить во что, во что верить? Я поверил в гуманную педагогику. Вот на этом моя вера останавливается. Вернадский верит в науку, на этом его вера останавливается. Толстой верит в Бога, а дальше уже вера не идет. Верить во что? Вера должна сама наполнить мое сознание, мое сердце должно это принимать. Но чтобы мое сознание, мое сердце приняли это, я должен быть открытым миру, жизни, ибо оттуда идут искры, искры, которые освещают мой внутренний мир, сам жизнь рождает постоянные искры, которые могут зародить во мне некое пламя, и тогда я пойму, зачем я здесь. Встречаясь с вами, скажем, я вдруг осознаю, что, оказывается, это нужно было делать. Это я назвал случайностью, но по сути своей это не есть случайность. Если я открою свою истину, то мой смысл жизни обретет силу обустраивать среду вокруг меня.