О странностях любви... (сборник)

Поляков Юрий Михайлович

* * *

Переезд Шарлотты Ивановны не столько изменил ее положение, сколько утвердил уже существовавшее, и тут она в первый раз узнала, что значит платоническая любовь и как называются такие отношения, как у нее и у Ильи Петровича. Домой она ходила не так часто, как это предполагалось раньше, и вообще почти никого не видала, так что жизнь ее текла в очень замкнутом кругу между кофе и носками г. Вениаминова и мечтами о своей прекрасной и возвышенной участи.

Кроме преувеличенной мечтательности, не мешавшей, впрочем, Шарлотте Ивановне быть очень рассудительной, даже расчетливой хозяйкой, у Шарлотты Ивановны был еще один

недостаток — она очень любила кататься на коньках. Она не смущалась тем, что этим спортом занимаются, главным образом, подростки не старше 15 лет, и каждый свободный день перед обедом, покуда Илья Петрович не приходил еще домой, она брала блестящие коньки и шла одна к Таврическому саду, меж тем как в конце Кирочной уже туманилась зимняя заря. Ей мешали загородки катка, и она жалела, что не может достать билета на каток в самом парке, где так красиво катаются избранные счастливцы, какие-то офицеры и барышни, приезжавшие с мисс, и где видны деревья, дома далекой улицы и дымная заря. Делая быстрые круги, Шарлотта Ивановна сама становилась как будто смелее, даже до того, что однажды познакомилась там с каким-то студентом. Он был маленький, розовый, с курчавыми рыжими баками и тоненьким носиком. Он катался в ватном пальто с воротником, и звали его Коля. Шарлотта Ивановна не помнила, как они познакомились и как вышло, что он стал ее каждый раз провожать, неся две пары звякающих коньков. Она почти не отделяла его от самого катка и только тогда увидела, что он — не грелка, не забор, не зимняя заря, когда однажды он, проводив ее до самого подъезда, вдруг сказал:

— Я вам давно хотел сказать, Шарлотта Ивановна, что я вас очень, очень люблю.

— Нет, нет, не надо! — боязливо заговорила Шарлотта.

— Почему не надо?

— Потому, что я люблю другого! — ответила Шарлотта Ивановна, и сразу какая-то радостная гордость разлилась по ее сердцу, как заря по небу. Она почти не обратила внимания на то, как сморщился Колин носик, и что он стал быстро лепетать, моргая глазами. Наконец она услышала:

— Не запрещайте мне только думать о вас и ждать… Я буду вас любить платонически!

— Нет, вы не смеете этого делать! — крикнула Шарлотта, входя в дверь.

Дней десять она не ходила на каток, не потому чтобы сердилась на Колю, а просто наслаждаясь дома вновь вспыхнувшим и расцветшим сознанием своей прекрасной любви. Она даже ничего не сказала об этом случае Илье Петровичу, а только радостней и проворней бегала пешком на Морскую. Но для полноты чувства ей хотелось все-таки поделиться своей радостью. Она боялась только, как бы это не показалось хвастовством с ее стороны, выставлением на вид своих заслуг. Выбрав вечер, когда Илья Петрович был особенно благодушно настроен, она робко рассказала ему свой скромный роман. Вениаминов принял ее рассказ как-то слишком шутливо.

— Поздравляю вас, Шарлотта Ивановна, с победой… Конечно, мне очень дорого, что вы помните обо мне, но все-таки я бы вам советовал не упускать из виду этого молодого человека.

— Зачем он мне? Вы же сами знаете, Илья Петрович, что мне, кроме тех отношений, которые существуют между нами, никаких не надо.

— Конечно, я это знаю и очень вам благодарен. Я просто пошутил.

— Как вам не стыдно так шутить?

— Я уж просил вас простить меня. Ну хотите, чтоб загладить свою вину, я сообщу вам две новости?

— Ну конечно, конечно…

Илья Петрович походил по комнате, будто соображая, какую новость сказать первой, наконец, остановясь около самой Шарлотты Ивановны, произнес:

— Во-первых, я получил

повышение по службе, о котором вам говорил.

— Да разве могло быть иначе? По вашему уму, по вашим заслугам вам давно уж нужно было быть профессором.

— Это вы так рассуждаете, милая Шарлотта Ивановна, другие думают иначе; одним словом, повышение мне дали, так что теперь вполне возможно подумать о женитьбе.

— Не надо, не надо, не надо, я вам и так верю.

— Ну хорошо, я не буду говорить, хотя не знаю, почему это вас так волнует. Ведь ничто, в сущности, не изменится.

— Ну, я прошу вас не говорить сейчас. Я слишком счастлива.

Илья Петрович с удивлением посмотрел на немку и проследовал в свой кабинет.

На следующий день после обеда Илья Петрович снова начал как бы продолжение вчерашнего разговора.

— Что, Шарлотта Ивановна, вы больше не видали того студента с катка?

— Нет. Зачем же мне его видеть?

— Это, конечно, дело ваше, но мне показалось по вашему рассказу, что этот молодой человек… как его? — Коля, не похож на уличного искателя приключений и, может быть, с вашей стороны не совсем благоразумно так им неглижировать. Я очень ценю вашу преданность и доброе ко мне отношение, но совсем не хочу мешать вашему счастью.

— Мое счастье — быть всегда около вас! Никаких мне студентов с катка не надо. И если я вас вчера просила не продолжать разговора, то только потому, что чувствую себя и так безмерно счастливой.

Илья Петрович пожал руку Шарлотте и продолжал менее спокойно:

— Я, собственно говоря, не совсем понимаю, отчего это вас так волнует. Все останется по-прежнему, я уверен, что моя будущая супруга не будет ничего иметь, чтобы вы оставались у нас. Я уж говорил с ней об этом. Она даже хочет с вами познакомиться.

Шарлотта Ивановна молчала.

— Я думаю, что для вас эта перемена будет к лучшему; вы слишком много для меня сделали, и то ничтожное вознаграждение, которое я имел возможность вам давать, совершенно не вознаграждало вашей заботливости. Теперь мой оклад увеличен, кроме того, моя будущая супруга — женщина со средствами, мы можем несколько лучше, несколько шире выражать свою благодарность.

Шарлотта все продолжала безмолвствовать.

— Видите ли, я настолько бескорыстно и хорошо отношусь к вам, что еще раз напоминаю вам о том молодом человеке: не следует пропускать своего счастья.

Илья Петрович посмотрел на часы.

— Я очень рад, что вы теперь несколько успокоились, а наши отношения, которые мне так дороги, останутся такими же. Ведь между нами — платоническая любовь, которая ничего не требует и счастлива тем, что другой существует. Не так ли?

Илья Петрович еще раз дружески пожал руку ничего не говорившей Шарлотте Ивановне и вышел, не оборачиваясь и не замечая, что его платоническая подруга продолжает сидеть неподвижно, глядя на скрещенные руки, не моргая и даже не плача.

Аркадий Аверченко. Ниночка

I

Начальник службы тяги, старик Мишкин, пригласил в кабинет ремингтонистку Ниночку Ряднову, и, протянувши ей два черновика, попросил ее переписать их начисто.

Когда Мишкин передавал эти бумаги, то внимательно посмотрел на Ниночку и, благодаря солнечному свету, впервые разглядел ее как следует.

Перед ним стояла полненькая, с высокой грудью девушка среднего роста. Красивое белое лицо ее было спокойно, и только в глазах время от времени пробегали искорки голубого света.