О странствующих и путешествующих

Стругацкие Аркадий и Борис

– Правда, Станислав Иванович, ведь это, надо думать, не простые головоногие, а?

– В своём роде, конечно, – согласился я.

Он не слушал. Он повернулся к приёмнику и уставился на него. И мы с Машкой тоже уставились на приёмник. Из приёмника раздавались мощные неблагозвучные сигналы, похожие на помехи от рентгеновской установки. Машка положила метчик.

– Шесть и восемь сотых метра, – сказала

она растерянно. – Какая-то станция обслуживания, а что?

Он прислушивался к сигналам, закрыв глаза и наклонив голову набок.

– Нет, это не станция обслуживания, – проговорил он, – Это я.

– Что?

– Это я. Я – Леонид Андреевич Горбовский.

– З-зачем?

Он засмеялся без всякой радости.

– Действительно – зачем? Очень хотел бы знать – зачем? – Он натянул рубашку. – Зачем три пилота и их корабль, вернувшись из рейса ЕН 101 – ЕН 2657, сделались источниками радиоволн с длиной волны шесть и восемьдесят три тысячных?

Мы с Машкой, конечно, молчали. И он замолчал, застёгивая сандалии.

– Нас исследовали врачи. Нас исследовали физики. – Он поднялся и отряхнул с брюк песок и травинки. – Все пришли к единственному выводу: это невозможно. Можно было умереть от смеха, глядя на их удивлённые лица. Но нам было, честное слово, не до смеху. Толя Обозов отказался от отпуска и улетел на Пандору. Он заявил, что предпочитает излучать подальше от Земли. Валькенштейн ушёл работать на подводную станцию. Один я вот брожу и излучаю. И чего-то всё время жду. Жду и боюсь. Боюсь, но жду. Вы понимаете меня?

– Не знаю, – сказал я и покосился на Машку.

– Вы правы, – сказал он. Он взял приёмник и задумчиво приложил его к оттопыренному уху. – И никто не знает. Вот уже целый месяц. Не ослабевая, не прерываясь. Уа-уи… Уа-уи… Днём и ночью. Радуемся мы или горюем. Сыты мы или голодны. Работаем или бездельничаем. Уа-уи… А излучение «Тариэля» падает. «Тариэль» – это мой корабль. Его теперь поставили на прикол. На всякий случай. Его излучение забивает управление какими-то агрегатами на Венере, оттуда шлют запросы, раздражаются… Завтра я уведу его подальше… – Он выпрямился и хлопнул себя длинными руками по бёдрам.

– Ну, мне пора. До свидания. Желаю вам удачи. До свидания, Машенька. Не ломай над этим голову. Это очень не простая загадка, честное слово.

Он

поднял руку раскрытой ладонью вверх, кивнул и пошёл – длинный, угловатый. Мы смотрели ему вслед. У палатки он остановился и сказал:

– Знаете… Вы как-нибудь поделикатнее всё-таки с этими септоподами… А то так вот – метишь, а ему, меченому, одни неприятности.

И он ушёл. Я полежал немного животом вниз, затем поглядел на Машку. Машка всё смотрела ему вслед. Сразу было видно, что Леонид Андреевич произвёл на неё впечатление. А на меня нет. Меня совсем не трогали его соображения о том, что носители Мирового Разума могут оказаться неизмеримо выше нас. Пусть себе оказываются. По-моему, чем выше они будут, тем меньше у нас шансов оказаться у них на дороге. Это как плотва, для которой нипочём сеть с крупными ячейками. А что касается гордости, унижения, шока… Вероятно, мы переживём это. Я-то уж как-нибудь пережил бы. И то, что мы открываем для себя и изучаем давно обжитую ими Вселенную, – ну и что же? Для нас-то ведь она не обжита! А они для нас всего-навсего часть природы, которую тоже предстоит открыть и изучить, будь они хоть трижды выше нас… Они для нас внешние! Хотя, разумеется, если бы меня, например, пометили, как я мечу септоподов… Я взглянул на часы и поспешно сел. Пора было вернуться к делам. Я записал номер последней ампулы. Проверил аквастат. Слазил в палатку, нашёл ультразвуковой локатор и положил его в карман плавок.

– Помоги мне, Маш, – сказал я и стал натягивать аквастат.

Матка всё сидела перед приёмником и слушала незатихающие «уа-уи». Она помогла мне надеть аквастат, и мы вместе вошли в воду. Под водой я включил локатор. Запели сигналы – это мои меченые сонно бродили по озеру. Мы значительно посмотрели друг на друга и вынырнули. Машка отплевалась, убрала мокрые волосы со лба и сказала:

– Да ведь есть же разница между звёздным кораблём и мокрой тиной в жаберном мешке…

Я велел ей вернуться на берег и снова нырнул. Нет, на месте Горбовского я так не волновался бы. Всё это слишком несерьёзно. Как и вся его астроархеология. Следы идей… Психологический шок… Не будет никакого шока. Скорее всего, мы просто не заметим друг друга. Вряд ли мы им так уж интересны…