О судьбе и доблести
Шрифт:
Когда «друзья» ушли, он, как рассказывают, лег в палатке и, вопреки обыкновению, проспал весь остаток ночи глубоким сном, так что пришедшие к нему на заре военачальники в изумлении сами от себя отдали приказ по войску: прежде всего позавтракать. Время, однако, не ждало; Парменион вошел к нему и, став около постели, назвал его дважды или трижды по имени. Александр проснулся, и Парменион спросил: что с ним случилось?
Почему он спит сном победителя, а не того, кто собирается дать величайшее сражение? Александр улыбнулся: «А ты не считаешь, что мы уже одержали победу, избавившись от скитаний по огромной разоренной стране, когда мы преследовали Дария,
Левое крыло, находившееся под командой Пармениона, дрогнуло и начало отступать под нажимом бактрийской конницы, неистово обрушившейся на македонцев. В это же время Мазей послал всадников обойти фалангу и напасть на обоз. Парменион, теснимый с обеих сторон, послал к Александру сказать, что лагерь и весь обоз пропали, если он тотчас же не пришлет арьергарду сильной подмоги с передней линии.
Как раз в это время Александр подал своим войскам знак к наступлению. Получив известие от Пармениона, он ответил, что тот потерял голову и не способен соображать: в своем смятении он забыл, что победители прибавят себе все имущество врагов; побежденным же придется думать не о деньгах и рабах, а о том, как, сражаясь, пасть со славой и без укора.
Отправив такой ответ Пармениону, он покрыл голову шлемом; остальные доспехи надел еще в палатке. На нем была рубаха сицилийской работы, стянутая поясом, а поверх ее – двойной полотняный панцирь из добычи, взятой при Иссе.
Шлем был железный, работы Феофила, блестевший, как серебро; к нему прилажен нашейник, тоже железный, усыпанный драгоценными камнями; меч, подарок царя китейцев, был замечательной легкости и закалки (в сражении Александр привык действовать больше всего мечом).
Плащ на нем старинной работы Геликона, прославившего Родос, был роскошнее всей остальной одежды: родосцы поднесли его в дар царю. Он надевал его в бой. Выстраивая фалангу, отдавая приказания солдатам на учениях и на смотрах, он ездил не на Букефале, а на другом коне: Букефала он берег по причине его старости. Коня подводили Александру перед самым боем: он садился на него и сейчас же начинал атаку.
Он сказал большую речь фессалийцам и прочим грекам, которые ободрили его, с криком требуя, чтобы он вел их на варваров. С копьем в левой руке, воздев правую к небу, он, по словам Каллисфена, молил богов защитить греков и укрепить их, если он действительно сын Зевса. Аристандр-прорицатель в белом плаще, с золотым венком на голове ехал верхом рядом с Александром; он указал на орла, поднявшегося над головой Александра и направившего свой полет прямо на врага.
Видя это, солдаты еще больше исполнились мужества; подбодряя друг друга, они храбро бросились бегом вслед мчавшимся всадникам: фаланга, как морской вал, налетела на врага. Первые ряды еще не смешались, а варвары уже обратились в бегство. Началось страшное преследование. Александр погнал побежденных к центру, где находился Дарий.
Он увидел его издали за выстроенным в глубину царским отрядом; красивый, рослый мужчина, он стоял на высокой колеснице, которую охраняло множество знатных всадников: они окружили ее в несколько рядов и приготовились встретить неприятеля. Вид Александра был страшен; он направил бегущих на тех, кто еще твердо держался на месте, – большая часть в ужасе кинулась врассыпную.
Лучших и благороднейших убивали на глазах царя;
Дарий бросил колесницу и оружие, вскочил, как говорят, на недавно ожеребившуюся кобылу и бежал. Вряд ли удалось бы ему тогда убежать, если бы к Александру не явились опять всадники от Пармениона звать на помощь, так как там собралась большая сила и враг не поддавался.
Пармениона вообще обвиняют в том, что в этом сражении вел он себя нерадиво и вяло: может быть, старость лишила его отваги, а может быть, по словам Каллисфена, самовластие Александра его тяготило и его высокомерие вызывало зависть. Царь, раздосадованный этим зовом, не показал солдатам своих истинных чувств; словно насытясь убийством, он приказал трубить сбор, так как уже стемнело. На пути к своим теснимым полкам он узнал, что враг совершенно разбит и обращен в бегство.
Так завершилось это сражение, положившее, как считали, конец владычеству персов. Александра провозгласили царем Азии; он приносил великолепные жертвы богам и раздавал друзьям богатства, дома и высокие должности. Ища славы у греков, он написал им, что уничтожил все тирании и дал городам автономию, платейцев же уведомил, что он отстроит их город, потому что предки их предоставили эллинам свою землю для борьбы за свободу.
Он отослал часть добычи кротониатам в Италию из уважения к ревности и доблести атлета Файла, который во время войны с персами, когда все италиоты отреклись от эллинов, снарядил на собственные средства корабль и отплыл к Саламину, чтобы с ними делить опасности в сражении. С такой благосклонностью относился он ко всякому доблестному поступку, ибо хранил память о прекрасных делах, и они были ему близки и понятны.
В Вавилонии, куда он направился (страна сразу же подчинилась ему), его особенно изумила пропасть в Экбатанах, из которой все время, словно из источника, бил фонтаном огонь, а также нефтяной поток, такой большой, что он образовал озеро неподалеку от этой пропасти. Нефть в остальном похожа на асфальт, но это такое горючее вещество, что его не надо зажигать: оно вспыхивает от световых лучей и часто горит в воздухе.
Варвары, желая показать силы и свойства нефти, слегка обрызгали ею проулок, ведший к царской ставке; затем стали в конце этого проулка и обратили светильники в сторону, которая была увлажнена: уже темнело. Сразу же вспыхнул передний край, огонь распространился в один миг и быстрый, как мысль, добежал до другого конца, так что весь проулок стоял в огне.
Среди прислуживающих царю в бане и умащавших его был некий Афинофан, афинянин, умевший приводить его в настроение легкомысленное и беззаботное. Как-то раз в бане Александру помогал мальчик, на вид очень простоватый и смешной, но пел он прелестно. Звали его Стефаном. «Хочешь, царь, – сказал Афинофан, – испытаем на Стефане силу нефти? Если она загорится на нем и не погаснет, то тогда я скажу, что сила ее вообще необорима».
Мальчик охотно согласился на это испытание, но, когда его смазали, внезапно вспыхнул и охватил его тело такой огонь, что Александр в страхе совершенно растерялся. На счастье, тут стояло много людей с кувшинами, полными водой для мытья, иначе остановить огонь не успели бы. Да и так с трудом удалось загасить его: мальчик весь был в огне и после тяжко хворал.