О том, как мужчину переполняют чувства

Быченков Павел

Я смотрел на двух молодых людей за столом передо мной, одинаково подстриженных, в одинаковых костюмах с галстуками на пуговицах и сверху – чёрные куртки. Скольких, таких же как я, они уже посетили? Они не близнецы, хотя лица их схожи своей невыразительностью, словно на затёртой монете. Один из них всегда постарше – натаскивает, выучивает и одновременно проверяет молодого. И не чураются они своей работы совершенно – шантаж и игра на человеческих слабостях не видится им чем-то низким или пошлым. Потому что это главный метод их работы – разговор с человеком, сопровождаемый перелистыванием его дела. Я думаю, компроматы собираются и

на самих работников: есть папка и на того, что постарше, а на молодого ещё накапливается и скоро ляжет на полку в какой-нибудь канцелярии. Эти папки и удерживают их на службе и никогда уже не отпустят. Берут за горло, сдавливают так же, как сейчас сдавила мне шею моя.

Хотя лично меня такая практика коснулась впервые, я был наслышан о подобных визитах к людям моего окружения. И я знал, что никто из моих бывших коллег никогда не отказывал этим гостям в их «просьбах» поделиться информацией: уж больно аргументы всегда оказывались весомыми для публичных людей с известными фамилиями, уже распробовавших греховный плод славы. Но с другой стороны, было в этом и какое-то милосердие, ведь открытый шантаж освобождал меня от ответственности. Теперь я действительно был вынужден говорить, а значит, мог быть оправдан, по крайней мере, в глазах своих старых товарищей по сцене. Они бы меня точно поняли.

Естественно, я рассказал оперативникам всё, что знал. Да вот только все мои сведения для них оказались неинформативными, и сам я чувствовал, как, открывая им вроде бы компрометирующие подробности жизни бывших коллег, на деле я просто пересказываю слухи и сплетни, как старый светский лев, уже тронутый деменцией. Разочарованность этих гостей начала тревожить меня сильнее их недавних угроз, поскольку я понимал, что хуже, чем быть для них неудобным человеком, можно только став бесполезным. При этом наверняка тот, кто их ко мне послал, не требовал церемониться со мной, если толку от меня не будет. После такого конфуза оставалось лишь рассеянно лепетать, что я ещё могу оказаться полезным.

– Возможно, – задумчиво проговорил тот, что постарше.

А второй добавил:

– Такие слова стоит подкреплять делами.

«Молодой да скорый», – пронеслось в моей голове. Но сказал я не это, а стал на ходу придумывать, что я знаю кое-что ещё, вернее, могу узнать о тайных мрачных делах моих знакомых, об их сговорах и замыслах, вероятно, даже антигосударственного толка, которыми я якобы раньше особо не интересовался только потому, что опасался быть втянутым в какую-нибудь историю, но сейчас я, конечно, готов внедриться в их круги под видом старого товарища и вывести их всех на чистую воду.

Не знаю, убедили ли их мои слова или просто позабавили, но тот, что был постарше, сказал:

– Знаете, как говорят, надо бы дать вам ещё один шанс.

А второй добавил:

– Потрудитесь, пожалуйста. Времени теперь у вас много. И позванивайте нам почаще.

Он взял со стола салфетку и написал на ней номер телефона. После этого гости распрощались и ушли.

Оставшись в одиночестве, я впал в отчаянье. Я выпил, чтобы хоть как-то заглушить это чувство, затем ещё и ещё, пока не стал сам себе смешон. Ведь оперативники могли прийти ко мне и гораздо раньше – я оказался бы таким же мягкотелым тюфяком, тряпкой и трусом. Оставалось только выйти в подъезд и покурить.

Я стоял у окна на лестничной клетке, курил и думал, что в отличие от всех воспетых мной персонажей, я не выпью яда,

не заявлю протеста, не ввяжусь в борьбу и даже не сбегу, а просто сдуюсь и рассыплюсь, как прохудившийся мешок.

За окном вечерело, солнце садилось, и ещё один день моей жизни умирал на глазах, но мне было жалко не его, а себя. И всего обиднее казалось то, что идей у меня не было никаких. Я не мог придумать, о чём рассказать, позвонив по полученному номеру, чтобы меня оставили в покое. Хотелось бы сдать кого-то, заложить по-крупному, жёстко предать, оказавшись последней скотиной, но я за свою жизнь так сильно распылялся на никчёмные вещи, что ни до чего серьёзного допущен не был и уже, конечно, не буду. Печальный финал!

В этот момент я услышал знакомый щелчок замка: это вышел мой сосед. В тот день я был особенно рад его видеть.

– Что нового? – спросил я его.

Сосед ответил не сразу. Я заметил, что он сегодня был более угрюмым, чем обычно, если так вообще можно сказать о человеке, который нигде не работает и ни с кем не общается.

– Да ерунда какая-то, не могу понять, – бросил он слегка раздосадовано.

– Нашёл чего-то? Давай я посмотрю, – предложил я.

Мой сосед часто находил вещи, которые были ему неясны в своей сути, поскольку культурно он был изолирован от сфер их применения, что всегда вызывало в нём некоторую угрюмость. С одинаковым недоверием не понимал он и радиоламп, и медицинских стетоскопов, и нотную грамоту, а я пытался просветить его, как мог, когда он приносил их сюда.

– Посмотри сам, – он протянул мне белый лист в половину обычного канцелярского формата.

Я повертел лист в руках, но ничего не заметил. Сосед подтвердил мои наблюдения:

– Там нигде ничего не написано, – он немного помедлил, – но я бы и не принёс его, если бы просто нашёл и подобрал. Так ведь мне его вручили.

– Вручили? Где же? – спросил я, всё ещё разглядывая лист.

– Стоит парень на перекрёстке возле вокзала и раздаёт листовки, – начал рассказывать он, – я просто иду мимо, протягиваю руку, чтобы взять одну, а он, завидев меня, достаёт откуда-то этот лист и отдаёт мне, будто так и должно быть.

– Надо же, – усмехнулся я.

Сосед продолжал:

– Я сначала решил, что просто не той стороной взял лист, но он и на обороте оказался такой же. А другим прохожим он дальше выдаёт обычные листовки: цветные и с надписями.

– Может, это просто шутка такая, – предположил я, не отягощая свой слегка опьянённый ум глубоким анализом.

– Я тоже так подумал, – согласился сосед, – я решил, что если подойду к нему и спрошу, в чём дело, то окажусь в каком-нибудь розыгрыше. Поэтому я сел на лавочку, чтобы понаблюдать за ним и увидеть, в чём был подвох. Лист я держал в руках, хотя из него уже ничего не выжмешь. И тут ко мне подсаживается какой-то человек, здоровается и, указывая на лист в моих руках, спрашивает, мол, вы тоже состоите в обществе?

– В обществе? – переспросил я, и в этот момент меня будто прошибла молния, – вот оно! Тайное общество, у которого даже есть свои способы шифрования и скрытой корреспонденции. Скольких они уже завербовали? Кто их финансирует? Что они готовят? Явки, пароли. Вот, что заинтересует моих новых «друзей» из силовых структур.

У меня даже дух перехватило, и я только спросил:

– А дальше что?

– Ничего, я просто взял и ушёл. Может, это тоже какой-то фокусник и они там все в сговоре.