О том, как Нут задумал испытать свою ловкость на гнолах

Дансени Эдвард

Ближайшая деревня находилась на расстоянии нескольких миль; все дома обращены были к лесу тыльной стороной; ни одно окно не глядело в направлении чащи. Об этой деревне здесь не говорится более ни слова; а в других местах о ней и вовсе не слыхивали.

В этот-то лес и вступили Нут и Томми Тонкер. Огнестрельного

оружия при них не было. Тонкер, отправляясь в путь, заикнулся было о пистолете, но Нут ответствовал, что "звук выстрела тут же их всех и приманит", - и более об этом не говорили.

Взломщики шли целый день, углубляясь все дальше и дальше в лес. Они видели скелет какого-то браконьера-георгианца, приколоченный невесть когда к дверце в стволе дуба; порой попадалась им лесная фея и во все лопатки удирала прочь; один раз Тонкер неуклюже наступил на твердый, сухой сучок, после чего им пришлось лежать, не шевелясь, не менее двадцати минут. И вот между деревьев запылал закат, - словно зловещее предзнаменование; и настала ночь; и при мерцающем свете звезд, как и предполагал Нут, они дошли до того самого тесного, высокого дома, что служил тайной обителью гнолам.

Все было так тихо в этом пользующемся скверной репутацией доме, что изрядно перетрусивший Тонкер воспрял духом; но для более искушенного Нута тишина была уж слишком глубокой; и небо над головою показалось вдруг более жутким, нежели изреченный приговор; потому Нут, как это часто случается с человеком во власти сомнений, опасался самого худшего. Тем не менее, он не отказался от своего намерения, но отослал дельного парня со всеми необходимыми инструментами посредством приставной лестницы к старому, зеленому створчатому окну. Едва Тонкер коснулся рассохшихся досок, безмолвие, что до того казалось вполне естественным, хотя и зловещим, вдруг стало сверхъестественным, словно

прикосновение призрака. Тонкеру померещилось, будто само дыхание его дерзко нарушает эту тишину, а сердце неистово заколотилось, словно барабан при ночной атаке; и завязка одного из его сандалий с глухим стуком задела перекладину лестницы. Не дрогнул ни один лист, и ночной ветерок стих; и Тонкер взмолился про себя, чтобы какой-нибудь крот или мышь завозились бы во тьме, но ни одно живое существо не издало ни звука; даже Нут застыл неподвижно. И тут же, на месте, пока еще его не заметили, дельный парень решил (давно следовало это сделать!) оставить в покое огромные изумруды и убраться подальше от тесного, высокого дома гнолов, и бежать из этого жуткого леса, пока еще есть время, и выйти в отставку, и поселиться в деревне. И Тонкер бесшумно спустился, и кивком головы поманил Нута. Но гнолы уже давно наблюдали за ним сквозь отверстия, коварным образом просверленные в стволах деревьев; и сверхъестественная тишина дрогнула, словно по волшебству, и послышались пронзительные вопли Тонкера - когда гнолы ухватили его сзади; вопли эти звучали все более и более отрывисто, пока, наконец, не стали совершенно бессвязны. Куда гнолы утащили его, лучше не спрашивать, а о том, что гнолы с ним сделали, я лучше умолчу.

Нут какое-то время следил за происходящим, затаясь за углом дома; на лице его читалось легкое изумление, и он в задумчивости потирал подбородок, ибо трюк с дырками в стволах наблюдал в первый раз; затем он проворно зашагал прочь через жуткий лес.

– А Нута они поймали?
– спросишь ты меня, о милый читатель.

– Нет, что ты, дитя мое (ибо подобный вопрос любому покажется детским). Нута не поймать никому и никогда.