О традициях не спорят!
Шрифт:
– Вам известно, какими средствами светлые принцы пытаюсь стать королями?
Евтей еще больше нахмурился, и с неохотой ответил:
– Мир слухами полон.
Я откинулась на спинку стула, медленно глотнула вина и сказала:
– Я много знаю из истории Светлой земли, и там почему-то о королевах даже не упоминается. Однажды я со смешком сказала своей учительницы: "У короля Ирфина в таком та году родился сын и назван он был Энфиортом". И так написано почти обо всех королях. А еще говорят, что мужчины не могут рожать!". Знаете, что она мне ответила?
– Я посмотрела Евтею прямо в глаза.
– "Людям
Я не знаю, жива мать Эйроса или нет, но я б на ее месте не выдержала того, что мои дети рвут друг другу глотки ради короны.
– Но ведь Эйрос во власти исправить законы!
Я в ответ пожала плечами.
Столько поколений королей могли сменить закон, но они почему-то не захотели этого. Хотя к чему удивляться? Светлые и вправду все поголовно "тю-тю". Так что хватит мне думать об Эйросе. Он и его жизнь не для меня.
Я встала и направилась к двери.
– Настоящая любовь способна на многое, - услышала я голос хозяина "Ровной Хаты".
– Надеюсь, ты это сможешь понять.
– Все возможно, - не стала отрицать я, выходя в харчевню.
***
К храму, помимо постояльцев "Ровной Хаты", нас провожали еще и местные. То, что невеста была дроу, их поначалу удивило, но хватать меня и тянуть на костер никто не стал. Все-таки тут терпимо относились к нам, как и говорила Азирия. Не только мы с подругой были в своих настоящих обликах, многие существа тоже поснимали с себя личины и облики, предъявляя взору священко хвосты, рога, копыта и различные оттенки кожи.
Мне было грустно входить в храм, потому что я хотела войти в него в облике той девушки, тем самым отблагодарив ее. Знаю, что это глупо, потому что ее душа давно упокоилась в Рейне. Просто мысль, что невеста так и не стала женой, не давала мне покоя. Мне всегда было грустно расставаться с обликами. Казалось, словно я краду у существ их последние мгновения жизни, а потом выкидаю по ненадобности. Грустно... и противно.
Эйрос сильнее сжал мою руку и зло шепнул:
– Улыбнись, хотя бы для приличия, а то, кажется, я тебя на эшафот веду.
Я послушно натянула улыбку, которую можно было назвать: "Ой, я так счастлива, что аж сдохнуть хочется!"
После разговора с Евтеем, хорошее настроение померло, и чтоб я не делала, возрождаться не желало. Ко всему, меня очень раздражал своей непритворной радостью принц, который все лез ко мне то, чтоб обнять, то поцеловать. В результате я не выдержала и прошипела, что он сильно переигрывает. После этого улыбка "ой, я так счастлив, что аж сдохнуть хочется!" поселилась и на его губах.
Возле храма уже вовсю пировали. Нам в руки всучили по бокалу вина, а потом Евтей успокоил гудевших "гостей" стуком кружке об стол и громко произнес:
– Молодые доказали свои чувства друг другу, теперь же они будут доказывать их Великой Матери Прародительницы. А вы, уважаемые гости, смотрите в оба, да шумите погромче, чтоб злые духи не заявились и не навредили нашей милой невесте.
– Хозяин "Ровной Хаты" схватил со стола кружку с чем-то и, приподняв ее, воскликнул: -
– За молодых!
– поддержали его гости, припадая к своим кружкам.
Даже мы (то есть я и принц) выпили за молодых, после чего бокалы у нас забрали и, пообещав отпугивать любого загулявшего сюда духа, отправили в храм, как оказалось, Великой Матери Прародительницы.
Храм был круглым только снаружи, внутри же оказался длинный проход, который вывел нас в круглую комнату с белыми стенами, на которых было нарисовано тридцать солнце, а на потолку тридцать лун, начиная от полнолуния и заканчивая новолунием. В центре лун был кругообразный вырез, сверху ничем не закрытый. Из этого импровизированного окна на потолке лился свет на стол, который был накрыт белоснежной простынею, стоявший аккурат комнаты. Из-за такого освещения казалось, что в комнате кроме этого стола ничего нет, хотя у стенки стояли еще пару небольших столов с несколькими канделябрами, тазиком, ведром воды, полотенцем и вазой с цветущими маками, которые наполняли комнату сладким запахом. Еще была деревянная статуя женщины в плаче, капюшон которого скрывал пол ее лица. Руки у женщины были прижаты к груди, на том месте, где располагалось сердце, а виднеющаяся улыбка была нежной и заботливой, какая и должна быть у матери... у любящей матери.
К удивлению и смеху Эйроса, первым делом я заглянул под стол. Никого там не найдя я с облегчением вздохнула и, достав из-за пазухи спрятанный нож, аккуратно порезала ладонь. После чего сжала ее, обесчестив белоснежную простынь своей кровью.
Мой уже муж, расположился на одном из столов у стены и со смешком сказал:
– А вот представь себя, что там под столом кто-то все таким был бы? И сидел бы он под ним ожидая, как Котена однажды. И удалось бы ему без проблем простынку укрась. И пришел бы он весь такой радостный домой. И радостно приготовил бы то варево и принялся рисовать заклинание пару часов. И в предвкушение на кладбище ночью пришел, и разделся, и принялся проводить обряд, и... ничего бы не произошло!
Я хохотнула, представ себе ошарашенного некроманта застывшего над могилой с простынкой на голове, которая не в какую не хочет превращаться в облик.
– Значит, паршивым некромант он был бы, раз не смог кровь различить, - ответила я, разведя руками.
Сложив ладошки вместе, я зашептала заклинания, от чего рана на руке запекла, зачесалась и затянулась, оставив о себе воспоминания в виде боли и красного рубца, который через пару часов исчезнет.
– Не знал, что ты так умеешь, - подойдя, удивленно протянул Эйрос, осматривая зажившую ладонь.
– Тогда почему ты обычно используешь зелья?
– Потому что у девушек с магическим даром есть одна способность. Пару дней в месяц наша магическая энергия становиться нестабильной, а большинство сильных заклинаний вообще перестают действовать, в то время как хоть слабые, но все же заклинания целительства даются даже некромантам. Тело словно само хочет, чтоб его лечили.
– Так у тебя начались "эти дни"?
– с опаской спросил Эйрос, а потом вздохнул и качнул головой.
– То ты утром такая злая была.
Я уж хотела ответить, что не только по этому, как принц вдруг оказался возле меня и, прижав меня к столу, прошептал на ухо: