О вас, ребята
Шрифт:
— Держись! Держись! — неожиданно для себя завопил Матюха. — Держись! — кричал он, но голос его затерялся в общем шуме.
В третий раз Тимошка очутился на земле. В четвертый… В пятый… И всякий раз он упрямо вставал и пытался ответить ударом на удар. Бойскаут бесился от этого упорного сопротивления. У него устали руки. Он стал больше работать ботинками. Он прыгал на босые ноги, мелькавшие внизу, норовя наступить на них как можно больнее.
— Не по правилам! — взревел Матюха и, схватив двух бойскаутов,
— Ур-ра командоту! — выкрикнул он, наступая на бойскаутов. — Пчелы, бей нэпманов!
— Бей их! — откликнулись полыновские мальчишки.
На полуострове разгорелась короткая, но жаркая схватка. Бойскаутов оттеснили к реке. Последним отступал Борька. Матюха прорвался к нему и не ударил, а просто ткнул раскрытой ладонью в подбородок. Граббэ полетел в воду, а потом, согнувшись, придерживаясь руками за выступавшие из воды камни, побежал на другую сторону реки.
Умывшись и приклеив листы подорожника к ссадинам и синякам, Тимошка надел кумачовую повязку и обошел поле битвы. Но напрасно искал он Матюху — его нигде не было.
— Кто видел Шпонкина? — спросил командот.
Все видели Матюху во время драки. Многие были очевидцами его расправы с «очкарем», но никто не знал, куда девался Матюха после схватки с бойскаутами.
Еще больше огорчились ребята, когда, обыскав весь полуостров, не нашли ни флага, ни мачты.
— Надо Семену сказать, пусть даст еще кумача! — предложил командир первой десятки. — Чтобы снова такое не получилось, установим у флага караул. А на ночь будем спускать флаг и уносить с собой.
Тимошка согласился. Красные Пчелы выстроились и пошли к заводу.
Семен очень неодобрительно выслушал отчет командота и переспросил:
— Значит, флаг украли?
Тимошка кивнул головой.
— Ну что ж… Флага нет — и отряда нет! — отрезал Семен. — Расходитесь по домам… Красных Пчел больше не существует! Остались одни полыновские сопляки, которые не сумели уберечь свою честь! Р-разойдись! Рассыпься!..
Мальчишки не тронулись с места — стояли в десятках, понурые, смущенные.
— А вы как думали? — с обидной иронией продолжал Семен. — Флаг — это так, баловство? Тогда возьмите тряпку зеленого или серо-буро-малинового цвета и балуйтесь сколько влезет! А с красным цветом не шутите! Это цвет нашего революционного знамени! И кто у вас украл его? Нэпмановские отпрыски!
Тимошка обиженно дотронулся рукой до рассеченной брови. Семен заметил это движение и обрушился на командота:
— Ты мне свои синяки не показывай! Флаг где? Грош цена твоему геройству! Где флаг, спрашиваю?
— Здесь флаг! — раздался громкий голос.
Все
— Здесь флаг! — повторил Матюха. — Выловил его… На целую версту течением унесло, еле догнал!
Семен взял флаг, расправил его, разгладил, потом крикнул отрывисто и торжественно:
— Отр-ряд! Смир-рно!.. Командоту — принять флаг!
Тимошка протянул руку и со всей силы сжал кумачовое полотнище с потускневшей от воды пчелой.
— Рекомендую выбрать знаменосца! — сказал Семен. — Да посильнее!
— Матю-ю-уху! — загорланили Красные Пчелы…
После драки Борька Граббэ затаил против Матюхи лютую ненависть. Командир бойскаутов думал, что вся эта история была заранее подстроена полыновскими мальчишками. Матюху стали подкарауливать. У его дома несколько раз устраивали засады. Опасаясь тяжелых кулаков Матюхи, бойскауты приходили с увесистыми камнями в карманах, а Борька носил с собой большой перочинный нож.
Но Матюхе везло. Не попадался он в расставленные сети.
После каждой неудачной попытки расправиться со знаменосцем Красных Пчел Борька приходил домой бледный от ярости. Он хлопал дверями, грубил матери, и только присутствие старшего брата заставляло его притихнуть.
Старший Граббэ торговал в своей лавчонке пуговицами, кнопками, брючными крючками. Раньше он хозяйничал в большом антикварном магазине, вел деловую переписку со многими титулованными особами. Одним он доставал экзотические безделушки Востока и Юга, другим — редкие картины, третьим — фарфор. Агенты Граббэ сновали повсюду и добывали нужные вещи из-под земли.
Так было. А сейчас — пуговицы, в лучшем случае — гребенки и подтяжки.
Сохраняя на лице холодность и надменность, внутри Граббэ весь клокотал. Но он был труслив. Встретив случайно милиционера, переходил на другую сторону улицы, а дома любил строить из себя грозного врага советской власти.
— Ну, скаут! Воробьев гоняешь? — спросил он как-то у Борьки.
Тот буркнул что-то нечленораздельное.
— Обмельчали люди! — вздохнул старший Граббэ. — Неужели тебя не тянет на что-нибудь большое, серьезное? Неужели ничем не горит твоя душа?
— Горит! — вспыхнул Борька. — Еще как горит!.. Попадись он мне…
— Кто же это вызвал у тебя такую горячую симпатию?
— Есть тут… один…
— Хм!.. Один… — Старший Граббэ сделал презрительный жест рукой. — И этот один, вероятно, подставил тебе ножку или показал фигу? И возгорелась твоя душа?.. Нет! Ты не будешь знать больших чувств, настоящего горения!
Старший Граббэ помолчал, пожевывая плоские, без всякого изгиба губы.
— Мне бы твои годы… Нашлось бы дело посолидней!..