О вере, неверии и сомнении
Шрифт:
– Бабушка помирает.
Мама сразу начала громко плакать… Все проснулись… Я – не помню, – кажется, не взволновался. Папа зажег свечечку восковую, подошел к бабушке:
– Бабушка, перекрестись! – (Вероятно, она еще имела настолько силы.) – Возьми свечку в руки.
Взяла. А потом еще несколько раз вздохнула редко. И совершенно тихо скончалась… Мама зарыдала… На третий день бабушку хоронили. И несли ее по той же самой дороге, по какой мы ходили с ней причащаться. Я впереди гроба нес иконочку… Похоронили ее на кладбище – налево, и почти рядом с часовней. Святая. Это было, кажется, ранней осенью – может быть, в сентябре еще (приблизительно 1886–7 г.). Через полгода скончался у другой дочери, в селе, и больной дедушка.
Я
…По связи вспоминаю: как я «говел» после. Это было уже лет 5 спустя, по смерти бабушки…
Священник, о. Владимир, исповедовал постом на правом клиросе. И, кажется, детей невинных исповедовал кучками человек по 5… Да и какие у нас грехи-то были тогда? Но уже были… Увы! И отлично помню, что после исповеди я с горы летел радостный домой, точно на крыльях летел: так было легко на душе! И уже после исповеди не полагалось есть. Мама, тоже радостная за нас, что мы очистились (а народ говорил: «справились, исправились»), ласково, бывало, говорит:
– Ну, вы ложитесь, ложитесь уж поскорее: чтоб не нагрешить еще. Завтра – причащаться!
И мы, действительно боясь, как бы не запачкать совесть свою даже и словом и мыслью, сразу в постель; и засыпали безмятежным сном невинности. На другой день «сподобились» причаститься… Было еще более радостно и нам, и родителям. Они тогда были особенно ласковы с нами… Святая тишина и любовь входили с причастниками в дом: «Бог любви и мира» – приходил с нами в дом (2 Кор. 13, 11).
Все нас поздравляли; хорошо угощали; вчерашний пост щедро награждался.
До какой степени дети совершенно реально живут потусторонним миром, всем известно. И если я не помню почти ничего о себе, то запишу кое-что из жизни других детей.
Один 3-летний ребенок – пишет мне его бабушка Ш. – долго мучается коклюшем. Перед сном говорит бабушке:
– Бабушка! Если ты во сне увидишь ангелов, скажи им, чтобы у меня перестал кашель: я очень устал!
Другая бабушка, приехавшая навестить умиравшую от чахотки дочь в Париже, рассказывала мне про внучка Алешеньку:
– Дочь-то моя вышла замуж за комиссара. Он не велел даже и упоминать о Боге. А у меня на груди крест висел, Алешенька-то и увидал.
– Бабушка! Это что такое у тебя?
– Часы, – говорю, – милый мой!
Он послушал: не тикают. Не поверил.
А все же в колокол-то по праздникам звонили. Уж не знаю, откуда, но все же он узнал о Боге. И один раз говорит мне:
– Бабуся! Понеси меня в церковь; я один раз, только раз посмотрю на Боженьку – и больше не буду.
Нередко, в самой ранней поре, они путают священника с Богом. В Болгарии мне встретился 4-летний ребенок, побежал к отцу в лавочку и громко кричит: «Бог, Бог идет!» Я дал ему на гостинец.
В Нью-Йорке негритянский мальчик (в 1933 г.) спрашивает меня по-английски:
– Ты – Бог?
– Нет.
– Кто же ты? Божия Матерь?
– Нет, я – епископ.
Не понимает… Не слышал, вероятно, это слово.
– Священник, priest, priest! – говорю.
Совсем малюсенькое дитя привели в храм. Когда воротился он домой, спрашивают его:
– Ну, что ты видел в церкви?
– Пришел Боженька, напустил дыму нам (из кадила) и ушел. Вот и вся служба.
7-летняя девочка Сонечка. Мать ее заболела. Говорят о смерти. Но дочка совсем спокойна. Когда же мать (К.) особенно жаловалась на боли и боялась смерти, то Сонечка подошла к ней и спрашивает:
– Мамочка, почему ты боишься смерти? Ведь ты же говоришь мне, что в раю очень хорошо у Боженьки. А ты не хочешь туда идти?
…Не знаю, что ответила мать.
Сонечку очень часто причащали, и она любила это.
В Нью-Йорке
Вспомнил и про более взрослых «ангелов», кадет Донского корпуса (в г. Билече, в Югославии). [5] Говели по группам (2–3 «роты» – класса).
5
В 1924–1925 гг. епископ Вениамин (Федченков) был законоучителем в двух кадетских корпусах – Русском и Донском им. Генерала Каледина.
Однажды, после причащения, пришли ко мне 2 юноши, лет уже по 16–17… Чистые, красивые. Постучались. Впустил.
– Что вы пришли? – спрашиваю.
– Та-ак!
Сели. Молчим… Они сидят тихие…
– Ну, как себя чувствуете? – спрашиваю.
– Хорошо-о! – отвечает один.
Другой добавил:
– Будто на Пасху!
Еще помолчали. И мне молча было радостно сидеть с ними. Потом один говорит задумчиво:
– И подумать только: за что Бог дал эту радость нам!.. Только за то, что мы исповедались (т. е. грехи открыли).
Посидели и ушли. А у меня осталось впечатление, будто у меня были настоящие ангелы… И сейчас вспоминать о них радостно.
Другой кадет из того же корпуса, умненький юноша, «первый ученик» в роте, после причащения сказал мне, что он вдруг почувствовал себя таким физически «легким – что весу стало меньше во мне»… Это заслуживает внимания: одухотворяется человек, соединяясь со Христом. И Он, по воскресении Своем, получил духовное тело, которое не имело ни веса, ни плотности; и потому Он являлся, исчезал сквозь двери… И вознесся. И полон смысла обычай Церкви читать (в алтаре духовенством, тайно) после причащения: «Воскресение Христово, видевше», «Светися, светися, новый (будущий, духовный, о коем говорится в Откровении, в 21 и 22 гл.) Иерусалиме»… Город духовный, Божественный, в котором «не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их» (22, 5). «Он имеет славу Божию» (21, 11). «Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» (21, 2). А потом читают: «О Пасха велия и священнейшая, Христе!.. Подавай нам истее (еще реальнее. – М.В.) Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего» (Пасх. Канон, 9 песнь).
Вспомнил и еще об одном необычайном действии Св. Причащения. Но уже не о младенцах по телу…
В Париже пришла ко мне на Сергиевское подворье, [6] молодая, лет 25, девушка. Писательница. Первый раз вижу.
– Чем могу служить?
– Я пришла к вас исповедоваться.
– Хорошо: отказывать не смеем. А почему вы пришли именно ко мне?
– Меня послала к вам Р-а.
Это была крещеная еврейка, знакомая девушке.
После еще нескольких фраз я хотел приступить к таинству исповеди. Вдруг посетительница с решительностью заявляет:
6
Сергиевское подворье в Париже было основано в середине двадцатых годов трудами управляющего русскими приходами в Западной Европе митрополита Евлогия (Георгиевского), кн. Г. Н. Трубецкого, М. М. Осоргина и других русских изгнанников. При подворье был создан Богословский институт, в котором преподавали о. Сергий Булгаков, Г. В. Флоровский, Б. П. Вышеславцев, А. В. Карташев и В. Н. Ильин. Епископ Вениамин был профессором, а также занимал должность инспектора института. По отзывам современников, владыке Вениамину Богословский институт во многом был обязан царившей в его стенах особой духовной атмосферой, почти монастырским укладом жизни.