О влиянии идей и образов Милорада Павича на творчество Уильяма Шекспира
Шрифт:
Союз, немыслимый при их жизни, краткий, как миг перехода в инобытие.
Страшно одинок окруженный — казалось бы друзьями — Ромео. Все эти милые легкомысленные бездельники, готовые на любую совместную вылазку — на бал или на поединок — не являются ни единомышленниками, ни духовно близкими людьми. Чувствуя это, Ромео не подпускает к себе никого, проживая все свои терзания одиноко:
БенволиоС расспросами к нему вы обращались?МонтеккиАЕдины в своем братстве старшие Монтекки и старшие Капулетти. А младшие — обречены. Бунтуют ли слабые, разобщенные сыновья — как Ромео, или слушаются отцов, следуя установленному порядку и враждуя «как положено» — подобно Меркуцио — они гибнут. Примечательно, что в этом поколении одиночек не находится достаточно сильных сыновей, чтобы бросить вызов отцам — настолько сплоченным монолитом те предстают. На протест оказались способны мужчина и женщина — но, как уже говорилось выше, женщина вообще выламывается из схемы смены поколений. Ее роль — в иной плоскости; а бунт дочери против отца во многих случаях — следствие верности женскому предназначению девушки (бунт Корделии, бунт Дездемоны или Джессики).
Финальное примирение старших Монтекки и Капулетти над гробом их детей навевает настоящую жуть: теперь их и без того крепкое братство будет неодолимым. У Шекспира не всегда можно определить, сколько лет тому или иному персонажу, и следовательно, не всегда очевидна принадлежность его к тому или иному поколению. В «Макбете» можно с достаточной долей определенности отнести к одному поколению короля Дункана, самого Макбета, Макдуфа, Банко, Сиварда; к другому — их детей: Малькольма, Дональбайна, молодого Сиварда.
Убийство Дункана — это не только преступление против короля и родича; это преступление внутри братства. Узнав о злодеянии Макбета, остальные таны немедленно объединяются.
Прямо противоположным образом мыслят представители поколения сыновей. Едва лишь получив весть об убийстве отца, старший сын Дункана говорит брату: «Я в Англию уеду». Брат понимает его с полуслова:
Я отправлюсьВ Ирландию. Нам безопасней врозь.Здесь скрыт кинжал за каждою улыбкой,И чем родней по крови человек,Тем кровожадней.Эта недоверчивость не оставляет их и потом. Прежде чем довериться Макдуфу, Малькольм испытывает его — и сам, ничуть не смущаясь, признается:
Макбет не раз мне расставлял ловушкиИ научил не верить ничему.На самом деле Малькольм не верит ничему (и никому) без всякого Макбета — он таков изначально. Для сплоченных танов старшего поколения проблемы
Можно рассмотреть с этой точки зрения и другие произведения Уильяма Шекспира. Принципиальным представляется то обстоятельство, что в своем творчестве Шекспир твердо придерживается выявленного Павичем порядка смены поколений. При этом чаще у Шекспира встречается бедственное противостояние разобщенных, слабых сыновей и сплоченных, сильных отцов. Примечательно также и то, что одинокий герой Шекспиру, как правило, интереснее.
Глава пятая. Литература по вертикали
Самого себя Милорад Павич относит к идиоритмикам (одиночкам). К этому же трагическому племени относит он и Шекспира. «Сама природа одиночек, — пишет Милорад Павич, — не позволяет им иметь друг с другом много общего; становясь писателями, они не читают друг друга и обращаются исключительно к будущим поколениям…»
Разумеется, это так. В общем массиве мировой литературы идиоритмики высятся, как дубы среди равнины; в то время как киновиты клубятся густонаселенными хатками. Одиночка всегда одинок и редко понят: ровесники его книг не читают, потому что они и сами себе одиночки, отцы и сыновья, являющие собою братства, в одиночке вообще не нуждаются.
В свое время Павич предложил читателю роман-кроссворд, который можно читать по горизонтали, т. е. главу за главой, от начала до конца, а можно — по вертикали, т. е. сперва главы, относящиеся только к одной сюжетной линии, потом главы, относящиеся исключительно к другой сюжетной линии…
Этот принцип, думается нам, вполне допустимо применить и ко всей литературе в целом. Можно ознакомиться с литературой по горизонтали и прочесть всех классиков подряд собраниями сочинений. Можно избрать другой путь — вертикальный — и читать книги по братствам: только поэтов Плеяды, только поэтов-лицеистов, только французских энциклопедистов… И тогда станет очевидно, что одна из вертикалей этого кроссворда — может быть, магистральная — состоит из творчества писателей-одиночек.
Да, их не читали друзья детства. Отцы считали их бесперспективными неудачниками, а сыновья — смешными чудаками. Но среди их потомков, безошибочных в своих предпочтениях, нашлись также и те, кто избирал Эврипида (а не Софокла), Лермонтова (а не Пушкина), Достоевского (а не Толстого)… Мы вряд ли ошибемся, если предположим, что немалое число читателей относит себя к любителям и ценителям именно этой, «одинокой», вертикали, складывающейся в самое, возможно, мощное, самое яркое из всех братств — братства писателей-одиночек, независимо от эпохи и языка.
В заключение хочу сказать: если все эти мысли прежде уже кем-то высказывались, то не исключено, что произошло это под непосредственным влиянием настоящей статьи, поскольку (см. Введение) с Божьей помощью и не такое возможно.