О всех созданиях - больших и малых
Шрифт:
Ореховый эль, горькая соль и холодная вода
В первый раз я увидел Фина Колверта на улице перед нашей приемной. Я беседовал с бригадным генералом Джулианом Куттс-Брауном о его подружейных собаках. Бригадир был вылитый английский аристократ с театральных подмостков: очень длинный, сутуловатый, с орлиным носом и высоким тягучим голосом. Пока он говорил, между его губами просачивались струйки дыма от тонкой сигары.
Я обернулся на стук тяжелых сапог по тротуару. К нам быстро приближался дюжий мужчина:
Генерал бросил на него быстрый взгляд и холодно буркнул:
— Доброе утро, Колверт.
Финеас откинул голову с приятным удивлением.
— Эгей, Чарли, как поживаешь? — крикнул он.
У генерала был такой вид, будто он выпил залпом большую кружку уксуса. Дрожащей рукой он вытащил сигару изо рта и уставился на быстро удаляющуюся спину.
— Наглый тип! — проворчал он.
Глядя на Фина, вы ни за что не догадались бы, что перед вами зажиточный фермер. Меня вызвали к нему на следующей неделе, и я с большим удивлением увидел отличный дом и крепкие хозяйственные постройки, а на лугу — стадо породистых молочных коров. Его я услышал еще в машине.
— Эге-гей! Это кто же к нам приехал? Новый доктор? Значит, поучимся! — Пальцы у него были все так же заложены за подтяжки, и ухмылялся он до ушей.
— Моя фамилия Хэрриот, — сказал я.
— Вот, значит, как? — Фин осмотрел меня, склонив голову набок, а потом оглянулся на трех молодых парней. — А улыбка у него приятная, ребята. Сразу видать, Счастливчик Гарри. — Он повернулся и пошел через двор. — Ну-ка идемте, поглядим, что он умеет. В телятах разбираетесь? А то они у меня тут что-то занедужили.
Я последовал за ним в телятник с тайной надеждой, что мне удастся произвести впечатление — например, с помощью новых препаратов и вакцин, которые я захватил с собой. На этой ферме требовалось что-то очень и очень эффектное.
Телят было шесть, крупных годовичков, и трое вели себя странно: бродили по стойлу, словно слепые, скрежетали зубами, а изо рта у них текла пена. У меня на глазах один пошел прямо на стену и остался стоять, упершись мордой в камень.
Фин в углу словно бы с полным равнодушием напевал себе под нос. Когда я вынул из футляра термометр, он пустился в громогласные рассуждения:
— И что же это он делает? Ага, вон оно что! Хвост, хвост задери!
За полуминуты, которые термометр остается в прямой кишке животного, мне обычно приходится обдумать очень многое, но на этот раз я мог не мучиться с диагнозом — слепота говорила сама за себя. Я принялся рассматривать стены телятника. Было темно, и я чуть не тыкался носом в камни.
Фин снова подал голос:
— Э-эй, это еще зачем? Вы же по стенам егозите, прямо как мои телята, словно лишку хватили. Чего вы там ищете?
— Краску, мистер Колверт. Ваши телята скорее
Тут Фин сказал то, что в подобных случаях говорят все фермеры:
— Это откуда же? Я тут телят тридцать лет держу, и все были живы-здоровы. Да и краски тут никакой сроду не бывало.
— Ну а это что? — Я прищурился на доску в самом темном углу.
— Так я щель забил на прошлой неделе. Плашкой из старого курятника.
Я поглядел на хлопья лупящейся краски, которые оказались столь неотразимыми для телят.
— Вот вам и причина, — объявил я. — Видите следы зубов, где они ее грызли?
Фин с сомнением нагнулся к доске и буркнул:
— Ну ладно, а что ж теперь делать?
— Во-первых, немедленно убрать отсюда эту доску, а во-вторых, дать всем телятам дозу горькой соли. Есть она у вас?
Фин хохотнул.
— Есть-то есть, целый мешок, да только вы бы не придумали чего получше? Впрыснули бы им какое лекарство?
Положение было не из легких. Специальных средств против отравления металлами и их соединениями не существовало, и иногда помогал только прием внутрь сульфата магния, вызывающего выпадение нерастворимого сульфата свинца. А в обиходе сульфат магния называют горькой солью.
— Нет, — сказал я, — никакие впрыскивания не помогут. Я даже не гарантирую, что от горькой соли будет большой толк. Но мне хотелось бы, чтобы вы три раза в день давали им по две полных столовых ложки каждому.
— Черт, их же так будет нести, что они, бедняги, сдохнут.
— Возможно, — сказал я, — но другого средства не существует.
Фин шагнул ко мне, и его обветренное морщинистое лицо почти вплотную придвинулось к моему. Карие в крапинку глаза, вдруг ставшие серьезными, несколько секунд всматривались в меня, потом он быстро отошел.
— Ладно, — сказал он. — Пойдемте выпьем.
Он повел меня на кухню, откинул голову и взревел так, что стекла звякнули:
— А ну-ка, мать, дай этому молодцу кружку пива. Иди, я тебя познакомлю. Это же Счастливчик Гарри.
Миссис Колверт с волшебной быстротой поставила перед нами бутылки и кружки. Я поглядел на этикетку — «Ореховый эль Смита» — и налил себе. Хотя я этого тогда и не знал, но момент был исторический: первая из бесчисленных кружек орехового эля, которые мне предстояло выпить за этим столом.
Миссис Колверт села, сложила руки на коленях и радушно улыбнулась.
— Значит, вы телят полечите? — спросила она.
Фин не дал мне ответить.
— Еще как полечит! Он их на горькую соль посадил.
— На горькую соль?
— Ага, мать. Я так и сказал, едва он подъехал, что лечение будет самое что ни на есть новейшее и научное. Им, молодым да современным, прямо удержу нет. — И Фин с невозмутимым видом отхлебнул эль.
Телятам постепенно становилось легче, и через две недели они уже ели нормально. У того, кто особенно пострадал, еще сохранялись следы слепоты, но я не сомневался, что это тоже пройдет.