Оазис
Шрифт:
– Хорошо. Позвоню этому вашему Яну, пусть тоже хлебнёт, не всё же твоей подружке за их игру в любовь расплачиваться. Тащи его номер, завтра поплыву на берег.
– Уже завтра? – прошептала я, не смея поверить в такую удачу.
– Завтра. Но не думай, что я изменил планы ради твоей парочки дураков. Дела у меня там. Через несколько дней вернусь.
Неожиданно для самой себя я снова пустила слезу, на этот раз от облегчения и вспыхнувшей надежды. Обняла Ральфа за шею, уткнулась лицом ему в плечо и принялась всхлипывать,
А позже, когда мы легли в постель, впервые сама выступила инициатором близости. Сама покрывала поцелуями его шею и грудь и неумело ласкала твёрдое, так не похожее на моё, мужское тело. И впервые подумала, что любовь может быть не взрывом страсти, как у Яринки и Яна, и не выбросом в кровь гормонов, как уверяла Ирэн, а просто благодарностью.
Я даже уснула почти умиротворённой, поверив в то, что, пока рядом Ральф, ничего по-настоящему плохого случиться не может.
Но лучше бы вообще не засыпала. Потому что во сне снова увидела ныряющую среди волн очень бледную и грустную Яринку с гибким рыбьим хвостом.
Я навестила подругу на следующий день после обеда. Спросила разрешения у доктора, несмело заглянула в палату, прикрыла за собой дверь. Сначала мне показалось, что она спит, но опухшие веки дрогнули от звука моих шагов, приоткрылись. Я ожидала встретить пустой взгляд, полный вчерашних боли и безнадёжности. Но из-за страшной бордово-синей маски, в которую теперь превратилось лицо подруги, на меня спокойно и внимательно глянула прежняя Яринка. Уголки опухших губ дрогнули в намёке на улыбку.
Громко выдохнув от облегчения, я подалась вперёд, чтобы обнять мою многострадальную бедняжку, но не знала, как это сделать, не причинив ей новой боли, и лишь поцеловала в спутанные волосы.
– Ну что? – Яринка, верная своей натуре, не стала ходить вокруг да около и сразу перешла к главному. – Ты попросила Доннела позвонить Яну?
Я гордо кивнула, радуясь тому, что хоть чем-то могу её утешить.
– Да. Он с утра уплыл на большую землю и, наверное, уже позвонил. Обещал сделать это сразу.
Яринка попыталась удивлённо распахнуть глаза, но лишь болезненно сморщилась.
– Ох… всё болит. Дайка, спасибо тебе. И Ральфу твоему спасибо.
– Пока не за что, – я осторожно погладила её по плечу через белую больничную рубашку и еле сдержалась, чтобы не рассказать о том, насколько сама удивлена столь лёгким согласием Ральфа на подобную авантюру. – Как думаешь, что сделает Ян, когда всё узнает?
Яринка покачала головой.
– Не знаю. Для меня главное, чтобы Бурхаев не успел забрать у него деньги или карточку. Пусть Ян успеет убежать. Не хочу, чтобы он стал таким же, как отец!
– Он не убежит без тебя, – я была в этом уверена. – Наверняка же приплывёт, если у него будут деньги.
Яринка беспомощно всхлипнула, и я увидела, что всё её спокойствие – показное, поверхностное,
– Хорошо, если приплывёт, – прошептала она. – Хоть попрощаемся.
Я не нашлась с ответом. Успокаивать, говорить, что всё наладится, в такой ситуации было бы насквозь лицемерно. Яринка не дура и не хуже меня видит, что на этот раз выхода действительно нет.
– Ральф говорит – надо терпеть, – это единственное, что пришло мне в голову. – Если ты попытаешься убить Бурхаева, если даже хоть поцарапаешь его, тебя могут отдать… такому, как Ховрин.
Рассказывать Яринке про грозящее ей наказание в виде долгой и мучительной смерти, заснятой на видео для дальнейшей продажи извращенцам, я не стала: это было бы слишком жестоко. Но по её потускневшему взгляду поняла, что, возможно, она сама всё понимает.
– Э… а как ты вообще? Как себя чувствуешь? Что доктор говорит? – зачастила я первое, что пришло в голову, лишь бы разбить эту тягостную тишину.
Яринка оживилась.
– А, нормально всё. Ну, как нормально, выглядит, конечно, жутко, но Бурхаев мне даже нос не сломал, расквасил только. Губы вот разбил, доктор зашивал вчера, синяков наставил, и трещина в ребре, но это он на меня своей тушей упал, когда я отбрыкивалась. Ну и… там, внутри, есть разрывы, потому что руку пихал. Ничем другим-то не смог. Тюфяк.
– Мудак он, а не тюфяк, – я невольно сжала кулаки от бессильной ярости. – Хоть бы в море утонул, что ли…
– Оно не тонет, – я с удивлением увидела, что Яринка скривила губы в попытке рассмеяться, но сморщилась от боли и выдавила лишь сдавленное хихиканье. – Ничего, пока я в таком состоянии, мне нельзя работать. А там, может, он уедет. Хотя нет. Не надо, чтобы сразу уезжал: Яну нужно время, чтобы…
– Да забудь ты о Яне! – с неожиданно прорвавшейся злостью перебила я. – Яну ничего не сделается, его пальцем никто не тронет! Нам что делать?!
– Нам? – Яринка нарочито равнодушно пожала плечами. – А что мы можем сделать? Ждать твоего Ральфа. Если он вернётся и скажет, что дозвонился до Яна, тогда и будем думать.
Я не успела ответить. Дверь палаты распахнулась, и на пороге возникла Ирэн. Почти такая же, какой я видела её в то утро, когда она пришла сообщить мне о закрытии аукциона. Глаза гневно сверкают, грудь вздымается, губы плотно сжаты.
– Уйди, – бросила она мне и деревянными шагами проследовала к кровати, на которой испуганно притихла Яринка. Остановилась, нервно притопывая туфелькой.
Я поднялась, бросив на подругу извиняющийся взгляд. Вышла, неплотно прикрыла за собой дверь, воровато окинула взглядом пустой коридор и приникла ухом к замочной скважине.
– Объяснись! – приказала в палате Ирэн.
А поскольку ответа от Яринки не последовало, повысила голос:
– Как получилось, что гость был вынужден сам учить тебя хорошим манерам?!