Об иных горизонтах здешнего. Апология вечного возвращения
Шрифт:
Что следует из положения «время – прямая» с метафизической точки зрения? Прежде всего – радикальное различие времени и вечности. Если время течёт по прямой, всё вперёд и вперёд, постоянно сметая одно и вызывая к бытию другое, в таком изменчивом мире трудно найти что-то постоянное, не подверженное переменам, всегда остающееся собой.
Правда, проблески вечности можно узреть в перманентном наличии мира как такового, ведь какой-нибудь мир есть всегда. Или, допустим, в зримом отсутствии вечности в мире перемен, поскольку такое отсутствие, особенно переживаемое остро (как, например, отсутствие Бога), негативным образом указывает на иное, куда более важное, но недоступное здесь. Или, положим, в ностальгии
Обычно вневременн'oе бытие при уподоблении времени прямой линии связывают с началом и концом этой линии, символизирующими создание и разрушение космоса, множественного бытия. «До» и «после» исчерпания исторического времени, в начале и в конце прямой, царит вечность. На самой линии времени, на прямой, вечности нет – только в начале и в конце. Для тех же, кто считает, что у времени нет ни начала, ни конца, вечности нет вовсе или она недостижима, всегда пребывает не здесь.
Итак, при наличии начала и конца мы либо во времени, либо в вечности, прочее исключено. В вечности времени нет, во всяком случае, прямолинейного. Правда, существуют учения об ином времени, так сказать, о «времени вечности», которое наступит после конца света, но они опираются на чистую интуицию и при полагании прямолинейности «времени вечности» противоречивы, малопонятны, темны.
В вечности, где нет больше времени, невозможно представить жизнь, поскольку последняя – нечто текучее и подвижное, страдательное, изменчивое и устремлённое, то есть существенно временн'oе. И так же невозможно представить пребывающее во времени вечное – неподвижное и неизменное, простое и неделимое, нерушимое и самодостаточное, не устремлённое никуда. Но если время и вечность взаимно исключают друг друга, трудно говорить об очень многих вещах, например о времени как об образе вечности или о вечности, содержащей в себе все времена. Как вечность может проникнуть во время, как может в нём отразиться, себя проявить, дать знать о себе, а также как вечность может содержать в себе время, как может его породить и постигнуть, в нём пребывать – немыслимо, необъяснимо.
Здесь приоткрывается та самая глубина, где символ «время – прямая» и, как его следствие, представление о времени и вечности как о взаимоисключающих противоположностях становятся неадекватными, поскольку связь времени с вечностью мистически очевидна. Чтобы шагнуть в эту бездну, необходим новый символ для времени – уже не прямая, а что-то ещё…
С этической же точки зрения аналогия времени с прямой ведёт к отрицанию этого мира и обращению всех устремлений, надежд к грядущей вечности, единственно верной, «самой реальной реальности», которая некогда неизбежно придёт на смену всему и утвердится уже навсегда. Связывают ли наступление вечности с гибелью космоса в целом, с концом света либо же только с собственной смертью, неважно: то и другое есть переход из времени в вечность, то есть по сути одно и то же.
При этом само грядущее инобытие неописуемо и непредставимо. Все аналогии с преходящим – метафоры, символы, уподобления – парадоксальны, двусмысленны, энигматичны. И это понятно: вечное – радикально иное, чем познающая и созидающая лишь этот мир мысль. То есть прорыв к вечному для придерживающихся представления о времени как о прямой линии с необходимостью интуитивен, иррационален, необъясним.
Отрицание мира формирует понятные отношения к окружающему и происходящему, друг к другу, к себе самому. Земной мир умаляется, меркнет, теряет всю значимость, смысл. «Суета сует, – сказал Екклезиаст, – суета сует, – всё суета!» И небо, и звёзды, и облака, всё величие космоса, его сверхъестественная красота, вся эта жизнь превращаются в зыбкий и мимолётный фантом, недостойный внимания. Важно лишь «Там», а не
Жить если и стоит, то не настоящим, но лишь ради или ввиду вечности (лучше сказать, нашей судьбы в вечности), которая некогда, скоро, придёт и откроет нам истину – подлинный мир.
Как жить для вечности, мы сами не знаем, поскольку не знаем о ней ничего. У нас нет ответа на первый же важный вопрос: грядущая вечность есть новая жизнь, непостижимое инобытие или ничто? Поэтому вместо себя самих – вместо собственной души – мы прислушиваемся ко всевозможным учениям, во многом схожим и также во многом различающимся по существу.
Геометрические элементы сами по себе и как символы времени
Линии, плоскости, сферы, круги, все прочие геометрические элементы суть сущие умозрительные. Они пребывают не в физическом, а в воображаемом пространстве, отличие коего в том, например, что в нём нет размеров, нет целостности, нет каузальности, нет времени.
В этом пространстве, представляя себе треугольник, мы не воображаем его ни маленьким, ни большим: треугольник есть треугольник и более ничего, размеры здесь ни при чём.
Если попытаться вообразить то пространство, среду или мир – тот космос, в котором геометрические элементы, взятые вместе, пребывают в определённой гармонии и взаимосвязи, не получится ничего, кроме хаоса либо придуманного и с неизбежностью примитивного миропорядка.
Что касается движения геометрических элементов, то его обыкновенно представляют себе, воображая весьма ограниченное, очень малое количество линий, точек, фигур, перемещающихся относительно друг друга в совершеннейшей умозрительной пустоте, причём безо всякой связи с прочими геометрическими элементами, которые при подобном напряжении воображения как бы и не существуют. То есть движение в «геометрическом космосе» не имеет причины и следствия в самом этом космосе, но, как и сами конкретные элементы, привносится туда нами, нашим умом – откуда-то извне.
Нет там и времени. Точка, прямая, окружность не приходят из прошлого и в следующее мгновение не отправляются в небытие, как в мире физическом. Они существуют иначе – являются из какого-то своего вечносущего инобытия, когда вспоминают о них, и снова скрываются там, когда забывают.
Но где же существуют геометрические элементы и где находится то пространство, в котором мы их представляем себе? Очевидно, в Уме. Как в космическом, так и в нашем.
Оставляя в стороне вопрос, является ли умозрительная геометрия абстракцией, идеализацией физического пространства либо, наоборот, она есть прообраз всех существующих в физическом мире форм, отметим лишь, что аналогия, взаимосвязь физического и умозрительного всё-таки существует. В луне, совиных глазах, подсолнухе мы видим круг, в стебле бамбука, шлейфе падающей звезды – прямую, в кристаллах горного хрусталя – многоугольники, в улитке – спираль.
Но не всё умозрительное соотносится с феноменальным, для многого аналогии исключены или крайне сомнительны. Легко представить себе прямую, уходящую всё дальше и дальше в пространство. Но в нашем космосе так не бывает: всюду существуют центры притяжения, видимые и невидимые, к которым склоняется и стремится всё, что поблизости. Закон Ньютона о теле, которое остаётся в покое или движется равномерно и прямолинейно, если на него не действует никакая внешняя сила, приложим лишь к теоретическому, но не к реальному миру. Внешние силы есть всюду, везде и всё подвержено их воздействию: в космосе нет математической пустоты. Всё прямое с необходимостью изгибается, искривляется. Под воздействием голода, страсти к спиртному человек сворачивает с прямой дороги в трактир, птицы кружатся вокруг гнёзд, планеты – вокруг звёзд, астероиды, даже световые лучи притягиваются колоссальными космическими массами и меняют свои траектории. Порыв ветра, ворвавшийся вдруг в окно кабинета философа и принёсший с собой ароматы летних лугов, может запросто изменить весь ход мысли, направив его в совершенно другую сторону, вообще неизвестно куда. Мысли, чувства влюблённых, да и сами они во плоти движутся по замысловатым орбитам вокруг друг друга, банкиры дрейфуют у сейфов и бирж, магнетизм телевизора или компьютера для обывателя непреодолим.