ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 1 (Искусство на Западе)

Луначарский Анатолий Васильевич

Спросим себя: почему появился Сезанн? Был ли это только чудак? Он не только не был чудак, но он был человек, творчество которого стало поворотным пунктом в новейшем европейском искусстве. Нужно выяснить, почему он появился, почему его последователи, вместо того чтобы правильно его понять и продолжить его искания, устраняя ошибки и непоследовательности Сезанна, всемерно искривляли его путь. Марксизм дает исчерпывающее объяснение и того и другого.

Появился Сезанн потому, что к этому времени в известной части буржуазии стали сознавать, что свобода конкуренции для буржуазии вещь опасная, что вырождение буржуазного либерального парламента может привести к катастрофе, что нужно организоваться, сплоченно группироваться под знаменем буржуазной диктатуры.

Вот этот путь от либеральной анархии к монополистической жесткой дисциплине и нашел себе выражение в сезаннизме, во французской монументальной школе. Характерно, что он нашел себе поддержку в сильном монархическом союзе, который и сейчас жив — во главе его

стоит Моррас [261] . Моррас создал новую теорию буржуазного строя. Моррасу нужен монарх, но вовсе не потому, что такова традиция, а для прочности буржуазного целого. Вместо парламента Моррас предлагает выборное представительство от профессий и цехов; пусть такая палата будет совещательной и выражает взаимоотношения государственных органов. Но, чтобы спор органов не привел к анархии, над совещательной палатой должно стать «сильное правительство». Вообще говоря, Моррас предполагает, что самое лучшее разрешение вопроса было бы, если бы жители Франции были настроены по–католически и опирались бы на церковь как на идеологическую опору и верой и правдой служили трону; но Моррас понимает, что нельзя вновь воскресить католичество, нельзя издать такой декрет; значит, тем более нужно создать чрезвычайно сильное министерство с диктаторскими полномочиями, чрезвычайно сильное центральное правительство, во главе которого стоял'бы абсолютно независимый человек, каким может быть только монарх.

261

Французский публицист, критик, поэт, реакционный общественный дея тель Шарль Моррас (1868—1952) совместно с Леоном Доде руководил га зетой «L'Action franchise» — органом монархического союза того же назва ния.

Империалистическая буржуазия твердит, что необходимо организоваться и подчинить индивидуальное, частное центру, который должен импонировать своим «монументальным» строем и «гармоничной культурой».

Правильность моего взгляда на сущность сезаннизма доказывает также спор знаменитых композиторов Франции. Дебюсси играет красками и создает жидкую музыку, которая представляет собою игру настроений, игру блестками, жонглерство красками. Между тем, — говорят его противники, — музыка должна быть похожа не на импрессионистскую картину, а на архитектурное построение. Важно выразить не игру настроений, дать не скерцо, не каприччо, не импровизацию, а целый звуковой храм. Назад к Баху, назад к религиозной музыке, назад к старой конструкции! Д'Энди прямо говорит, что эта монументальная музыка организуется одновременно с переходом общества от анархии к монументальному единству великой монархии [262] .

262

Более подробно о музыкальных взглядах французского композитора, дирижера, педагога Венсана д'Энди (1851 —1931) см. в статьях Луначар ского «Культурное значение музыки Шопена» (1910) и «Еще о Бетховене» (1921).

Буржуазия повернула ко всей тяжести казарменно–патриоти–ческого воспитания, пошла по пути увеличения власти президентов и диктаторов и т. д.; все это буржуазии понадобилось для борьбы с внешним и особенно внутренним врагом. Есть ли в настоящее время такое буржуазное течение, которое стоит на лозунге «Долой парламент! Да здравствует родина!» и которое в то же самое время под родиной разумеет крепкую организацию господствующих классов, грубой силой подавляющую все, что ей сопротивляется за границей или в собственной стране? Такое течение есть. До войны 1914 года оно проявлялось уже в виде растущего шовинизма, милитаризма, изменившего весь облик интеллигентного буржуа.

Посмотрели бы вы на довоенную французскую буржуазию.

Передовым типом молодого буржуа того времени был человек, одетый чуть не по–женски; все его заботы о внешности сводились к тому, чтобы казаться духовным, хрупким. Он боялся всего грубого, то есть здоровья. Бифштекс? Что вы! Кроме каких–нибудь самых воздушных сиропов, он ничего не мог в себя воспринимать. У него был катар желудка, катар сердца; он не мог любить женщину, а должен был утверждать, что в этой жизни любовь грязна, что мы соединимся с любимой по ту сторону гроба и т. д. Таков был этот изнежснньМ молодой буржуа в конце века, и такую же изнеженную литературу создавал он и создавали для него.

А посмотрите, что сделалось, начиная с 900–х годов, когда крикливо выступил Маринетти? Буржуа учится фехтовать, боксировать, мчится с быстротой молнии на автомобилях, укрепляет свои мускулы спортом [263] . Американцам подражают — ведь нужен огромный запас энергии, чтобы удержать мир в своих руках. Брошен лозунг: «Подтягивайтесь! И подтягивайтесь, и организуйтесь!» Для чего? Чтобы сделать Францию (или вообще «родину») сильной державой. А сильная держава и власть внутри и вовне даст возможность построить громаднейшее национальное здание, в котором все части крепко пригнаны и служат для его величия. К искусству стали предъявлять соответствующие требования: увлекать, подтягивать,

давать энергию и призывать к организации. Кубист энергии давал мало. Кубист пошел по линии анализа и рефлексии. Интеллигентная Франция, хотя идея «организации» ей давно импонировала, была еще слишком вялой, она была еще слишком гнперкультурна и не готова была сразу к тому, чтобы захрюкать и зарычать, чтобы в ней сразу проснулся зверь.

263

В «Первом манифесте футуризма» (1909) Маринетти восхвалял «на ступательное движение, лихорадочную бессонницу, гимнастический шаг, опас ный прыжок, оплеуху и удар кулака». «Мы объявляем, что великолепие ми ра обогатилось новой красотой: красотой быстроты. Гоночный автомобиль со своим кузовом прекраснее Самофракийской Победы» («Манифесты италь янского футуризма». М., 1914, с. 7).

Теперь задачей буржуазного художника стало вникнуть во «внутреннее строение» вещей, каждую вещь понять в ее частной конструкции и соединить ее с другими в виде сложной, но прочной общей конструкции.

Первоначально конструктивисты не знали, как организовать целое, во имя какой идеи? Были попытки создания математических картин, геометрических картин, но это решительно никого не убеждало. Это были все же бестенденциозные вещи: не было никакого идейного стержня, вокруг которого можно было организовать материал.

Скажем, художник жертвует частностями, обезличивает их в угоду «целому». И каждый рядовой гражданин должен собою жертвовать государству, его целям. Но ведь это государство защищает власть меньшинства. Как это оправдать? Неизвестно! Где взять возвышенные идеи и волнующие чувства, которые могли бы послужить основой такой организации? Негде!

Для буржуазии доступны только такие организации, как казармы, как студенческие и чиновничьи корпорации, которые не тем крепки, что цель хорошо поставлена, а гордятся самой дисциплиной как таковой. Подобно этому «организующие» художественные школы, школы, направившиеся от анархо–импрессионизма к конструктивизму, пошли по линии беспредметного конструктивизма. Давать внутреннюю структуру вещей, ломая их для этого, показывать вещь одновременно с разных сторон — это значит просто произвести с предметом изображения манипуляции чисто формального характера. При этом утверждают без всякого на то права, будто вскрывается «внутренняя сущность» вещей. На самом деле внутреннюю сущность гитары прекрасно знает мастер, который ее делал, — он знает ее лучше, чем кубист, который ее разобьет, покажет на своей картине в щепочках, в разложенном виде.

Никакого живого чувства и никакой живой идеи у кубистов и конструктивистов, у сезаннистов разных типов не было, а было только сознание необходимости «организоваться» и «организовать» мир.

Несколько слов об итальянском футуризме. Футуризм тоже отвечал запросам буржуазии, буржуазно–империалистическому «культурному перевороту». Буржуазия старалась сделать свое тело здоровым, а нервы выносливыми; ей нужен был агрессивно–бодрый тонус для борьбы с революционным пролетариатом и для вооруженной борьбы с другими буржуазными группировками за передел мира. К черту декадентство и кладбище, будем радоваться жизни, непосредственно ловить момент, какой наша лихорадочная жизнь дает! Буржуазное искусство, назвавшееся футуризмом, повернуло на внутреннее брио [264] , захотело, чтобы все вертелось внутри колесом, как вертится снаружи. Если бы у человека была большая, социально ценная идея, то он не паясничал бы, не делал бы фейерверка из любых предметов, красок и различных кусков, а он дал бы своему произведению какую–то гармонию. Но даже в самой литературе стала исчезать сколько–нибудь целостная и ясно выраженная идея. Возьмите Маринетти: произведения его совершенно бессодержательны и стремятся к заумничанию, потому что таким писателям приятно слушать, как дебело, грубо эта заумь звучит. (Напомним «дыр–бул–щыр» [265] наших футуристов.) Грубость этого стиля противоречила всему сладкоежству, которое до него доминировало; ее целью было, чтобы читатель, так сказать, настраивался не на тот минор, который раньше господствовал, а на турецкий барабан, который играет неизвестно что, но звучно дает себя знать.

264

Блеск, восторг (от тал. brio).

265

Строка из стихотворения поэта–футуриста А. Е. Крученых.

Футуризм — это выражение силы нашего врага. Футуристы–интеллигенты потрафляли на буржуазию, которая готовилась для войны. Однако формально кое–что здесь может быть пригодно и для того искусства, которое будет сопровождать нас в бою против нее.

Итальянский футуризм — это реакция обреченного, но еще хищного класса, потерявшего свое содержание, ставшего внутренне пассивным. Футуризм явился из потребности в допинге. Подъем жизненного тонуса выразился в грубой и внешней энергичности футуризма, а отсутствие содержания выразилось в деформациях футуризма, так же как стремление к организации умов при отсутствии организующих идей родило кубизм с его деформациями натуры.