Об искусстве
Шрифт:
К своему общественному положению он втайне относится с иронией, доходящей порой до сарказма. Даже в старости, даже будучи академиком, почтеннейшей фигурой, осыпанный наградами, принимаемый королями, правителями, окруженный и прославляемый цветом интеллектуальной Европы, он "терпеть не может серьезных людей", не принимает всерьез "Человека с положением", "Господина". Человек поразительной скромности, чуждый всякой рисовки, он любит издеваться над своим двойником -- "клоуном, зубоскалом, который исполняет свой трюк как умеет" (J. В а 11 а г d, Celui que j'ai connu.
– - Сб. "Paul Valйry vivant", p. 245).
1923 В Париже,
В "Вариации на тему одной мысли" он вскрывает рассчитанное искусство Паскаля как художника. К этому, в сущности, сводится здесь критика "Мыслей" Паскаля, которая многими была понята в более широком смысле. Это эссе и особенно его издание 1930 года, снабженное пояснениями, вызвали оживленнейшую полемику и резкую критику автора. Известный философ Этьен Жильсон обратился с "Открытым письмом г-ну Тэсту в защиту Блеза Паскаля".
Пристрастные упреки Валери в адрес Паскаля за его "отступничество" от науки и другие предполагаемые грехи звучат тем острее, что он представляется ему "фигурой первой величины", человеком, который призван был стать "апостолом людей науки и мысли".
Статья "Стефан Малларме" появляется в октябре в журнале "Голуа". За ней последует целый ряд эссе, которые Валери посвятит своему учителю в поэзии.
Валери записывает: "Я ценю человека, если он обнаружил закон или метод. Прочее не имеет значения". В другой тетради: "Литература -- искусство языка. Лучшим является тот, кто лучше всего владеет своим языком Но языком можно владеть двояко: как атлет -- своими мускулами или как анатом -чужими. Два рода знания. Нужно сочетать анатома с атлетом".
1924 Валери выступает с докладами в Италии и Испании, где встречается с Габриэлем д'Аннунцио (между ними завязывается теплая дружба), с Ортегой-и-Гассетом.
В апреле -- встреча с Рильке в Мюзо; хозяин посадит здесь иву в память об этом "одиночестве вдвоем". Летом в беседе с Бергсоном он говорит о своих исканиях начиная с 1892 года: "Что касается метода, я полагался исключительно на собственную манеру видеть... ". Сентябрь: "Положение Бодлера" -- в журнале "Ревю де Франс".
Он готовит первый номер журнала "Коммерс", который редактирует вместе с друзьями -- Валери Ларбо и Леоном-Полем Фаргом. В этом журнале, одном из лучших в 20-- 30-е годы, будут, в частности, впервые во Франции опубликованы переводы из Б. Пастернака и О. Мандельштама. Осенью публикуется "Тетрадь В 1910" -- первый из серии сборников, в которых Валери обнародует фрагменты своих "тетрадных" записей. Он продолжает этот свой "центральный" труд до конца жизни. Его избирают председателем Пен-клуба.
1925 Аббат Бремон выступает во Французской Академии с докладом о "чистой поэзии", ссылаясь при этом на Валери. В связи с этим завязывается многолетняя дискуссия поэтов, критиков, эстетиков. 19 ноября Валери избирается во Французскую Академию.
1926 Он выступает в Вене и Праге. В Берлине, где он делится литературными воспоминаниями, в числе слушателей -- Эйнштейн.
Июнь: предисловие к каталогу выставки Берты Моризо. Сентябрь: предисловие к "Персидским письмам" Монтескье. В "Возвращении из Голландии" Валери говорит о Декарте, которому посвятит еще несколько эссе. Декартовский
13 сентября 1926 г., за три с половиной месяца до своей смерти, Рильке проводит целый день в гостях у Валери на берегу Женевского озера. Валери будет вспоминать: "Какие минуты свободы, отзвучных даров -- эти минуты последнего сентября его жизни!.. "
Запись в тетради: "Трудно проникнуть в мир атомов, но мы уже погрузились в него; наиболее трудное, однако, снова из него выбраться, то есть воссоздать и вернуть, исходя из самих элементов, явления нашего уровня".
1927 Смерть матери, с которой Валери был особенно близок. Он говорил с ней по-итальянски и признавался, что благодаря ей ощущал дух и характер Венеции XVIII века. В письме священнику Жийе, выпустившему работу "Поль Валери и метафизика", он отрицает влияние на него Бергсона и связывает философию с проблемами языка. "Что касается веры -- как сказать? Я ее не ищу и не избегаю. Я стремлюсь выработать о ней четкое понятие". Вопрос о существовании бога является, по мнению Валери, чисто словесным вопросом, порождаемым фикциями языка. Почти повторяя древнего еретика Маркиона, он напишет: "Мой бог обладал бы величием души, позволяющим ценить тех, кто в него не верит". В его "Зарисовке змеи" провозглашается, "что вселенная -изъян в чистоте небытия". "Чистая" потенция и "нечистота" бытия, которая исключает бога, антагонистичны и несоединимы в понимании Валери.
В статье о Стендале, к личности и творчеству которого Валери всегда был неравнодушен, он рассматривает проблему искренности в литературе. За мнимой непосредственностью писателя всегда стоит некое "искусство", рассчитанный эффект. "Правдивость немыслима в литературе".
23 июня он выступает с благодарственной речью в Академии. Присутствующие озадачены: своего предшественника Анатоля Франса он именует "мой будущий предшественник", ни разу не называя его по имени. Валери не может простить ему враждебного по отношению к Малларме поступка, который всеми давно забыт.
В октябре -- выступления в Англии: Лондон, Оксфорд, Кембридж. Ноябрь: речь на открытии памятника Эмилю Верхарну.
1928 В "Заметках о величии и упадке Европы" Валери осуждает политику раздоров, уводящую европейскую цивилизацию от ее великого предназначения. "Единственные договоры, с которыми стали бы считаться, это те, кои скреплялись бы задними мыслями". Поэтому войну он считает не только преступным актом, но и решением сугубо иллюзорным. Эта иллюзорность ведет в конечном счете к войне тотальной. В статье "Об истории" Валери называет историческую науку "самым опасным продуктом из всех, какие вырабатывает химия интеллекта". Свои взгляды на историю как таковую и историю как науку он разовьет в целом ряде статей и выступлений, в том числе в "Речи об истории" (1932), которая вызовет бурные отклики.
Он утверждает, что история -- это Муза и в качестве таковой только и "надлежит ее уважать". Анализируя понятия "движения истории" и "исторического факта", он подвергает критике прежде всего позитивистскую историческую науку, как она сложилась к концу XIX века. Впоследствии ряд передовых историков XX века (М. Блок и другие) использовал его анализы и критику арсенала исторической науки, однако разработка новых научно-исторических методов осталась ему практически неизвестной.