Об истине
Шрифт:
– Ей успокоиться нужно, - уверенно заявил он.
– Она обижена и испугана.
– Она?
– поразился Увашар.
Животное, радостно извиваясь всем телом, облизывало Низкану лицо и вело себя самым примерным образом.
– Зверь рычит, если испуган или считает, что что-то ему угрожает, - тон бывшего вольного звучал нравоучительно.
– Да это её обычное состояние, - Увашар уже не пытался настоять на том, чтобы ему вернули сестрицу. Если есть кто-то, кто хочет разобраться с гненивым волком, то пусть с ним будет благословение богов.
– Мне это не нравится, - категорично заявил Вайриш.
–
Увашар ещё некоторое время пытался не очень охотно забрать сестрицу, а потом уселся на брошенное одеяло и, прислонившись к стене, приготовился ждать, когда же зверь успокоится. Вайриш недовольно плюхнулся рядом с сыном, вызвав у животного всплеск ярости.
Через некоторое время и оборотень, и наагасах уже спали. Низкан продолжал поглаживать блаженно урчащего зверя, попутно ощупывая подсыхающие лапы и хвост. Было странно осознавать, что сейчас у него на коленях лежит относительно разумное существо - оборотень. Раньше, рядом с наагашейдисой, он не чувствовал ничего странного. Наверное, потому что наагашейдиса и её зверь были очень похожи. А здесь Низкан никак не мог соотнести образ госпожи Вианиши и этот комок шерсти.
Неожиданно страстно захотелось увидеть этого зверя. Низкан опешил. Он даже по отношению к Дару ничего подобного не ощущал. Но ему до зуда в пальцах захотелось увидеть цвет этого гибкого извивающегося тепла. Почему-то ему казалось, что зверёк должен был быть похож на огонь.
Призвав дар, Низкан воровато посмотрел на Вайриша и нашёл на его груди горящий золотом медальон. Чуть подавшись вперёд, бывший вольный упреждающе зашипел на зарычавшего зверя и, осторожно нащупав застёжку на шее нага, расстегнул цепочку. Медальон он успел поймать прежде, чем тот скользнул за отворот одеяния. Мир мелькнул цветами, и Низкан выронил амулет.
Некоторое время он собирался с силами, а затем, подняв медальон за цепочку, уставился на свои колени и прикоснулся к металлу. В тёмном мире появился белый росчерк. Росчерк двигался, пересекал черноту и извивался.
– Я вижу тебя!
– поражённо выдохнул Низкан.
Он действительно видел зверя. Тот двигался и оттого был заметен и различим. Низкану было сложно рассмотреть и осознать детали его облика, но он видел саму форму и мог вычленить её на фоне хаоса красок.
Маленькие лапки упёрлись мужчине в грудь, и он увидел на белом фоне два жёлтых пятна. В этих жёлтых пятнах имелись чёрные пятна, и Низкан неожиданно понял, что это глаза.
– У тебя есть глаза...
– прошептал бывший вольный, осторожно трогая пальцем зверя между жёлтыми пятнами.
Те стали меньше, чёрные пятна тоже сжались, а потом и вовсе перечеркнулись белым цветом.
– Веки...
– с восторгом протянул Низкан.
Разум с натугой, но начал поддаваться и выуживать из памяти цветные картины детства. Не с первого раза, но мужчина нашёл у зверя уши и нос. Немного испугался, когда белый цвет неожиданно разбавился ярким, не сразу опознанным сполохом. Только когда этот новый «цвет» коснулся его щеки, Низкан понял, что это язык.
Вайриш ещё немного понаблюдал за детским восторженным выражением лица сына и прикрыл глаза, продолжая притворяться спящим.
Глава 16
Дарилла
Кот линял так, что по комнате летали клочья шерсти. Наагалей Эош тоже линял. Кожа на его хвосте уже высохла, зашелушилась, и наг надеялся, что в самое ближайшее время она слезет.
Дарилла в очередной раз заглянула в ступку и размяла ладонь.
С началом сезона дождей линька началась у большинства нагов, отчего они были злы и раздражительны. Все заготовленные наагалеем и его учениками запасы мази, унимающей зуд, разобрали ещё неделю назад, и теперь Дарилла трудилась над её восполнением. Даже у малютки Шайлины прошла первая в её жизни линька. Не понимая, что с ней происходит, девочка плакала и капризничала. Мазь помогала не всегда, но в воде зуд унимался. Поэтому юная наагасахиа большую часть времени проводила с Низканом в купальнях, а когда позволяла погода, купалась в парке в ручье. От воды тоненькая кожица слезла быстрее, и Низкан стал обладателем тончайшей шкурки: наагашейд, скрепя сердце, уступил её правнуку.
Дверь распахнулась, и внутрь вполз, шелестя сползающей кожей, наагалей Вааш.
– Эош, - громыхнул наг, не соизволив даже поздороваться, - мне твоя помощь нужна.
Лекарь недовольно посмотрел на него, но, заметив обеспокоенный взгляд, смягчился.
– Тавридочке моей плохо уже который день подряд. Наш лекарь её осмотрел, но только хвост от недоумения скрутил. Взгляни ты, - Вааш действительно переживал. Это было заметно по свивающемуся в спирали хвосту. Конечность двигалась так быстро и беспорядочно, что Дарилла начала опасаться за сохранность своего стола.
– А что с ней не так?
– нахмурился Эош.
– Неможется ей, - Вааш, нервничая, опять свернул и развернул хвост.
– Ест плохо, слабость какая-то накатывает, тошнит и даже рвёт. Мож, она отравилась?
– Если бы она отравилась, то твой лекарь бы сказал, - Эош задумчиво почесал нос гребнем.
– Он же мой ученик. Если бы он отравление определить не мог, то до сих пор бы в учениках ползал.
Кот, недовольный тем, что его прекратили чесать, перевернулся и требовательно ткнулся носом в лицо хозяина. Тот поморщился и отпихнул его.
– Ладно, поехали, посмотрю.
– Не нужно ехать. Я её сюда привёз. Она с Дарилаской сейчас общается.
– Так веди её сюда, - раздражённо велел Эош.
Вааш быстро выскользнул за дверь. Дарилла проводила его непонимающим взглядом. Разговор вёлся по-наагатински, поэтому она не поняла ни слова. Девушка даже пожалела, что её занятия по изучению языка начнутся только после свадебного торжества. Риалаш посоветовал не торопиться и не взваливать на себя слишком много: предпраздничная подготовка может лечь на плечи тяжёлым бременем.