Обагренная Русь

Зорин Эдуард Павлович

— Не объявлялся, потому как нипочем не простили бы ему отца понизовские, — сказал Ждан. — А ежели бы объявился?

— Ну, ежели бы объявился... Подумать надо, Ждан. — смущенно заговорили бояре.

— А вы споро думайте. Времени у нас мало. Так как, выкликнем Димитрия?

— Ежели объявится, чего ж не выкликнуть, — сказали бояре. — Помнят еще в Новгороде Якуна. Всеволоду-то не шибко баловать позволял, не то что Мирошка.

— Мирошку вы не беспокойте, — оборвал их Домажир. — Мирошка за Новгород пострадал.

Сын вот у него только непутевый был... Слышь-ко, Ждан?

— Чего тебе?

— Кровь-то кровью, а что, как и Якунов сыночек зачнет у нас бесчинствовать — так не оберешься греха?

— Димитрий Якунович — не Мирошкинич. Тот еще когда нам всем надоел.

— Ну, а ежели? — не отставал прилипчивый Домажир.

— Так и его скинем, — раздраженно ответил Ждан и оглядел присмиревших бояр. — А вы почто молчите? Али один Домажир за всех нынче ответчик? С князем всё враз решили, а о посаднике уж сколь времени в ступе воду толчем. Так звать ли нам Димитрия Якуновича али кого другого назовем?

— Кого уж другого, коли ты посох приять не согласен, — сказал Репих и приложил ладонь к тугому уху: экую наживку бросил он — чай, и самому Ждану лестно положить начало новому роду новгородских посадников.

Ждану приятно было, но сам лезть на рожон он не хотел.

— Ты, Репих, про меня и говорить забудь, — обрезал он боярина, и тот сразу отшатнулся от него, замахал руками:

— Что ты, что ты, батюшка, я ведь любя!

Бояре облегченно зашумели. Так вот что мешало им — боялись Ждана обидеть! Засмеялся Ждан:

— А вы уж подумали, что я о себе пекусь...

— Ты бы нам был любезен, — за всех отвечал Фома.

— Спасибо вам, бояре, за верность, — сказал Ждан. — Но токмо так и не понял я — согласны ли вы на Димитрия Якуновича?

— Согласны, — в один голос отвечали бояре.

Ждан загадочно улыбнулся и вышел за дверь. Вернулся скоро, и не один. Следом за ним в повалушу протиснулся дородный дядька с огненно-рыжей бородой и слегка косящими, внимательными глазами. Все настороженно уставились на него.

— Никак, Митя? — приподнялся на лавке Домажир.

— Он и есть, — сказал Ждан и отступил в сторону.

— Челом вам, бояре, — сказал Димитрий с хорошей улыбкой и поклонился до пола, грива густых рыжих во лос упала ему на лицо. Выпрямляясь, он откинул ее назад легким движением ладони и смущенно покашлял.

— Садись, Митя, ты у себя дома, — указал ему на свое место во главе стола Ждан, а сам сел с краю. — Бояться тебе здесь некого.

— Вот и слава богу, — засуетился оправившийся от изумления Репих. — Как дошел, Митя, до Новгорода?

— Дошел как дошел, жив — и то ладно, — слегка волнуясь, отвечал Якунович и снова покашлял. Не очень-то он был пока расположен к разговору с незнакомыми людьми.

— Вижу, не припоминаешь ты меня... — не отставал от него

Репих.

Глаза слегка прищурил, пригляделся к боярину Димитрий:

— Нет, не припомню.

— С батюшкой твоим мы приятели были.

— Много было у батюшки приятелей, да как помер он, так все и сгинули.

С болью в голосе отвечал Репиху Димитрий — лучше было и не заводить этот разговор. Ждан одернул боярина:

— Будя язык-то чесать. Не на поминки приехал Димитрий — ты дело говори.

— А что дело-то? Дело-то когда уж обговорено. — Еще что-то пробормотав, Репих замолчал и до конца беседы не проронил больше ни слова.

Расходились поздно. Зарывшись в господские шубы, возницы дремали на дворе.

Прощаясь со всеми в обнимочку, каждому в отдельности Ждан говорил:

— Про Димитрия никому ни слова.

И каждый честно отвечал:

— Положись на меня, боярин.

Разъехались полюбовно. А утром кто-то загремел колотушкой в ворота, да не просто, а так, как только хозяин греметь умел. Ждан отволокнул высоко нависшее над улицей оконце, высунулся по пояс в одном исподнем:

— Кого бог принес?

— А вот отворяй, так увидишь!

— Ну, Димитрий, — прибежал предупредить гостя перепуганный Ждан, — кажись, беда стряслась. Кто-то донес на тебя. Беги, покуда не поздно!

Сунул Димитрий ноги в сапоги, на плечи шубу да и за Жданом — во двор, а со двора — на заметенные снегом огороды.

У трясущихся от ударов ворот взад и вперед бегал насмерть перепуганный тиун.

— Отворяй! — приказал ему Ждан, приняв степенный вид: позевывая, будто спросонья, приготовился встречать непрошенных гостей.

Въехал Словиша, с ним двое отроков — все в доспехах и при мечах.

— Кого я вижу! — притворно обрадовался Ждан. Словиша только покосился на него, сам, как сыч, смотрел через голову боярина — там поскрипывала на ветру отворенная на огороды калитка. Приметил-таки Всеволодов прихвостень свежий следок, убегающий к Волхову!..

— Догнать! — обернулся Словиша к отрокам.

— Да кого догнать-то? — сунулся к его коню Ждан, а сам побелел, зуб на зуб не попадает, рука, взявшая повод, дергается и пляшет.

— Что, перетрусил, боярин? — обнажил в усмешке ровные зубы Словиша.

— Вона как нагрянул ты — тут перетрусишь, — ответил Ждан, с беспокойством оглядываясь вслед ускакавшим отрокам. — Кого ловишь в моем дворе?

— Кого ловлю, того поймаю, — сказал Словиша. — От меня далеко не убежишь.

Он слез с коня и прохаживался по двору, с удовольствием разминая ноги. Снег сочно похрустывал под его сапогами. Пряча лицо в мех поднятого воротника, Ждан смотрел на него с ненавистью. «Вот кого первого — в поруб», — думал он о Словише. И откуда только такое в голову лезет — ему бы о себе поразмыслить: к кому поруб ближе?