Обаламус
Шрифт:
— Ничего не понимаю, — недоумению Василия не было предела. — Я самбо без малого двадцать лет занимаюсь. Первенство Федерации [15] выигрывал. На Союзе бронзу брал, два раза. А ты меня, как пацана, сделал! Где ты технике такой выучился?
— Меня дед ножевому бою учил. Он — воин. В молодости басмачом был.
— Это бандитом, что ли? — переспросил Гена.
— Хм, бандитом… — Тимур усмехнулся одними губами. — Таким же, как Ланселот? Тогда, да, конечно! Басмачи были такими же профессиональными воинами, как рыцари раннего средневековья, только работали не за доход
15
имеется в виду чемпионат Российской Федерации
— Покажи, если не секрет! — мне было очень интересно увидеть неведомое искусство.
— Хорошо, — Тимур снова вытащил нож из тумбочки. — Смотри.
Он встал с кровати. Обе руки поднялись на уровень груди и замерли. Больше не дрогнул ни один мускул, но нож, ещё мгновение назад зажатый в левой ладони, вдруг, будто по волшебству, оказался в правой. Руки начали медленно двигаться. Они расходились и сближались, опускались и поднимались. Нож при этом перепрыгивал из одной в другую с такой скоростью, что эти перемещения казались телепортацией. Движения рук стали ускоряться — лезвие ножа появлялось то сверху, то снизу от сжатого кулака. Тимур остановился.
— Удары при этом могут наноситься из любого положения еще до того, как противник поймет, в какой руке нож и откуда ждать нападения, — прокомментировал он эту маленькую демонстрацию.
20
Теперь Тимур с Василием все свободное время проводили на пустыре. Довольно скоро к единоборцам присоединились зрители: Гена, а потом и Иван. В палате оставались только мы с Семеном Михайловичем. Он работал, я пыхтел над задачами. С каждым днем меня всё больше увлекал сам процесс поиска.
К концу недели в голову внезапно стукнула идея: а что если попытаться разработать универсальный алгоритм для решения задач повышенной сложности, чтобы не тыкаться в проблему наугад, а вести систематический поиск и отбирать наиболее перспективные направления. На основе имеющихся частных случаев я принялся чертить таблицы и схемы, искать закономерности…
И тогда Семен Михайлович отложил очередную рукопись и спросил:
— Саша, а ты не хотел бы сменить специальность — заняться теоретической физикой? Я мог бы взять тебя в свою лабораторию техником. Переведешься на заочное отделение физфака, будешь учиться и работать. А к тому времени, как получишь диплом, соберёшь уже материал и для диссертации. Как тебе такая идея?
— Предложение лестное, спасибо. Но есть некоторые трудности. Во-первых, я в армии ещё не служил, если перейду на заочное, то учиться и работать смогу только через два года, когда кирзовые сапоги с ног снимут. Во-вторых, я сейчас живу в общежитии, а заочникам московская прописка на время учебы не полагается. Так что,
— Что касается армии, то наша контора может сделать отсрочку. С пропиской будет трудней, но тоже вопрос решаемый.
— Тогда возникает «в-третьих»: зачем вам именно я? Неужели без этого проблем не хватает? Бегать, хлопотать перед начальством? Ведь вопросы с отсрочкой и пропиской решаете не вы? Что во мне такого особенного?
— Ты очень сильно заточен под классификацию и систематизацию всего, чего не попадя. А эта очень редко встречающаяся особенность. Обычно все ограничиваются частными решениями. Получат результат и идут дальше, и сейчас в нашей науке таких частных результатов — море разливанное, а систематизировать их некому. Я человека с такой страстью в душе уже шестой год себе подыскиваю. И, кроме тебя, никого не встретил.
Предложение стало ещё приятнее и заманчивее. Неужели я действительно такой ценный? Но вот так сразу бросить всё и круто изменить жизнь? Нет, это нужно как следует обмозговать… И не факт, что каждое его слово — правда!
— Хорошо, подумаю. Сколько у меня времени?
— Чем скорее будет ответ, тем проще решать проблемы. Ну, скажем, пара-тройка недель… Хватит?
— Трудно сказать. Я таких виражей в своей жизни ещё не закладывал. Может, и в два месяца не уложусь.
Вот и посмотрим сейчас, какой я нужный. Если уважаемый доктор проявит нетерпение, то все его комплименты — вранье, и за роскошным предложением скрывается нечто совсем иное, к науке отношение не имеющее.
— Думай! — сказал, возвращаясь к рукописи, Семен Михайлович. — Только через два месяца переводиться без потери курса будет затруднительно, а так я могу и полгода ждать и больше. Прожил же я как-то пять лет с этой проблемой.
Похоже, он серьезно! Обалдеть! Невероятно, но факт: теоретической физике я действительно нужен! Или все-таки, не факт? А она мне? Вот тоже — счастье великое: днем работать, ночью учиться… И так несколько лет! Чтобы что? Стать кандидатом, потом доктором? Если речь о деньгах, таксист больше зарабатывает! Следовательно, упираемся в любовь к данному виду деятельности. Есть она во мне или напрочь отсутствует? Как же понять, нравится ли тебе делать то, чем ты еще не занимался? Вот задачка — это вам, блин горелый, не провода маркировать!
На следующий день я поделился своей проблемой с Геной. По секрету, естественно. Он не раздумывал ни секунды.
— Ну, и зачем тебе эта каторга? Хуже галер средневековых! Отказывайся, к едрёной фене!
Я был не так уверен в себе и продолжал сомневаться. Вот если бы взять какую-нибудь новую идею, имеющую отношение к теоретической физике, повертеть её в голове несколько дней и прислушаться к сигналам, исходящим из черепушки. Тогда-то и можно будет понять, нужно мне это счастье или ну его нафиг. Осталось только найти такую идею.
Я бродил по коридору вперед-назад и пытался вспомнить хоть что-то подходящее. Но ничего в голову не приходило. Вот, разве только в школе, когда нам рассказывали об антивеществе, мне показалось странным, что оно в природе не встречается. Ведь если частица зарождается только в паре с античастицей, то при таком количестве вещества во Вселенной рядом должно быть ровно столько же антивещества. Ну, ладно, если ничего больше не придумывается, попробуем повертеть эту мысль.
Решено, вот только вернусь в палату к карандашам и листочкам…