Обаятельный плут
Шрифт:
— Надеюсь, он не обманул. Сколько мы идем, я не видела ни одного сарая или амбара.
Через некоторое время Робин указал на маленькую пирамидку из камней у обочины дороги.
— Это указатель цыган. Здесь надо свернуть направо. Они пошли по едва заметному следу колес и через десять минут оказались в ложбине, которая не была видна с дороги. Кусты защищали ее от ветра, внизу тек чистый ручей, и рядом был выложенный из камней очаг. Без помощи Робина Макси никогда бы не нашла это место.
С наступлением вечера похолодало, и они принялись заготавливать
— Надеюсь, вы хотите сказать, что из него получатся две отличные постели? — ледяным тоном осведомилась Макси, заваривая чай.
— Разумеется, — ответил Робин серьезно, но его глаза смеялись над ее подозрениями. Он еще три раза сходил за папоротником и сложил его двумя кучками по разные стороны костра.
К тому времени настоялся чай, и Макси вручила кружку Робину, который уселся напротив нее с другой стороны костра.
— Все-таки вы полоумный, — сказала она. — Наверняка вы вчера спали на более удобной постели.
— Правильно, но это не имеет никакого значения. Я уже давно не получал такого удовольствия от жизни.
"Совершенно полоумный тип! — подумала Макси. — Но как будто неопасный». Они пили чай в дружелюбном молчании. Хотя поначалу Макси не ожидала ничего хорошего от странного человека, навязавшего ей свое общество, он вел себя так просто и дружески, что ее опасения начали развеиваться. Смирившись с его Присутствием, Макси вдруг обнаружила, что ей с ним очень легко. Даже трудно было поверить, что они повстречались всего несколько часов назад.
Она подлила воды в котелок и опять повесила его над костром. Теперь, напившись китайского чаю, она решила заварить себе чай из трав по рецепту индейцев. — Робин поморщился от запаха.
— Что это за варево?
— Это специальный чаи для женщин, — объяснила Макси.
— А что в нем такого женского? Надеясь повергнуть его в замешательство, Макси ответила напрямик:
— Он предотвращает зачатие. Отправляясь в путь, я отдавала себе отчет в том, что меня могут изнасиловать, и решила принять меры хотя бы против наихудших последствий.
Робин долго молчал, глядя на нее без всякого выражения, потом сказал:
— Вы удивительно хладнокровная женщина.
— Я не могу себе позволить закрывать глаза на неприятную правду, — сказала Макси, отхлебывая горячую горькую жидкость.
— Вас когда-нибудь насиловали? — тихим голосом спросил Робин.
— Нет.
— Рад это слышать. Я знаю, как это действует на женщину, и никому не пожелал бы такого.
В его лице и голосе ей опять почудился тот бездонный мрак, который она увидела в его глазах тогда на дороге.
Макси поежилась. Она хотела привести его в замешательство, а вовсе не оживить тяжелые воспоминания. Но, во всяком случае, его слова окончательно
Чтобы поднять его настроение, она достала из кармана куртки губную гармошку и заиграла. С лица Робина сошла темь, и он откинулся на свою постель, заложив руки за голову.
Макси играла протяжную американскую мелодию и разглядывала своего спутника. Его правильная речь свидетельствовала о том, что он получил хорошее образование. Видимо, он родился в дворянской семье. Почему же его изгнали в мир простых смертных, вынужденных добывать средства на существование? Ее отец тоже был изгнан из семьи, но его прегрешения были обычными для молодого аристократа: карты и женщины. Но что-то говорило Макси, что Робин пострадал не по столь банальным причинам.
Отблески костра золотили его белокурые волосы, а профиль казался столь же отчужденным, сколь и безупречным. Может быть, его никто не выгонял из дому, а просто семья разорилась? Или он был незаконнорожденным, которого воспитали, как дворянского сына, а потом предоставили самому себе? Макси подумала, что, наверное, никогда не узнает правду об этом человеке.
Она сыграла несколько старых американских баллад, потом две-три темы из сочинений известных европейских композиторов. И под конец, когда от костра остались лишь раскаленные уголья, она заиграла песни ирокезов. В младенчестве она слушала колыбельные песни матери, а потом выучила трудовые и ритуальные мелодии могавков. Хотя у индейцев не было музыкальных инструментов, похожих на губную гармошку, Макси постепенно научилась воспроизводить на ней заунывные и неровные ритмы индейской музыки.
Ел показалось, что Робин заснул, но, услышав незнакомые мелодии, он повернул к ней голову. В полумраке она не могла рассмотреть выражения его глаз. Макси поиграла еще немного, потом убрала губную гармошку и достала из своего мешка плащ.
— Спокойной ночи, — сказал Робин таким тихим голосом, что его было едва слышно сквозь шелест ветра в вереске. — Спасибо за концерт.
— Пожалуйста.
Завернувшись в плащ и удобно устроившись на пружинистой постели, она призналась себе, что рядом с Робином чувствует себя спокойнее.
Мамси разбудил какой-то странный звук, и она схватилась за нож. Сначала ей показалось, что этот давящийся звук издало какое-то животное. Когда звук повторился, она поняла, что он доносится со стороны Робина.
Что это — приступ удушья? Макси подошла к Робину и опустилась рядом на колени. При лунном свете его лицо казалось необычайно бледным, он часто прерывисто дышал и мотал головой.
Макси положила руку на его плечо.
— Робин!
Она почувствовала, как его мышцы напряглись под ее рукой. Он открыл глаза, но в темноте не было видно их выражение.
— Что, я стонал? — хрипло спросил он.
— По-моему, вам приснился страшный сон. Вы его помните?
— Нет, не помню. У меня бывают разные сны. — Он судорожно вздохнул. — Цена нечистой совести.