Обделенные душой
Шрифт:
— Э... не знаю, как вам это сказать, так что я просто скажу и всё, — мямлит гость. — Остина прошлой ночью забрали на расплетение.
Дженсон думает, что ослышался.
— Не... не может быть! Это... какая-то ошибка — он вышел из возраста! У него был день рождения в прошлые выходные...
— По правде, его день рождения завтра, — сообщает парень.
— Но... но... он же не «дикарь», не беспризорный! У него есть дом!
Парень мотает головой.
— Без разницы. Его папаша подписал ордер.
Дженсон столбенеет. Тишину нарушает голос Сони, спускающейся по лестнице:
— Дженсон, в чём дело?
Но он не может сказать ей. Не может повторить эти слова вслух. Соня подходит к ним, и парень на пороге, теребя в руках вязаную шапку, поясняет:
— Понимаете, его отец... он наркоман. Вот почему Остин жил на улице. Я слышал, папаше за этот ордер кучу денег отвалили.
Соня ахает, прикрывая рот ладонью — она поняла, о чём речь. Лицо Дженсона багровеет от ярости.
— Мы остановим это! Отдадим все наши деньги, сунем в лапу всем кому надо...
— Слишком поздно, — шепчет парень, не отрывая глаз от коврика перед дверью. — Остина расплели сегодня утром.
Воцаряется тишина. Все трое застывают, словно статуи скорби. Наконец, паренёк произносит: «Мне очень жаль...», поворачивается и торопливо шагает прочь.
Дженсон закрывает дверь и крепко прижимает к себе жену. Они не разговаривают об этом. Не могут. Скорее всего, они больше никогда не напомнят друг другу об Остине. Дженсон понимает: это предостережение — но о чём? Что им делать — сидеть и не высовываться? Смириться с расплетением? Прекратить своё существование? А если он попробует призвать «Граждан за прогресс» к ответу, то это ни к чему не приведёт — формально они ничего не нарушили. Они никогда не нарушают законов! Они добиваются желаемого на обходных путях.
Он выпускает Соню из объятий и, пряча глаза, направляется к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Пойду прилягу, — говорит он.
— Дженсон, но ведь день на дворе!
— Какая разница...
В спальне он задёргивает шторы, закутывается в одеяло и, лёжа в темноте, вспоминает, как Остин вломился к ним и врезал ему по голове. Жаль, что тот удар не раскроил Дженсону череп. Потому что в этом случае Остин, возможно, был бы сейчас цел.
47 • Коннор
Старки. Он должен был догадаться, что это Старки! Число жертв, найденных после крушения самолёта в озере Солтон, не соответствовало числу скрывшихся с Кладбища аистят. А он-то надеялся, что Старки погиб или хотя бы сидит тихо, как мышь под метлой, удовлетворившись своим положением предводителя аистят. Коннор
— Ты знаком с этим парнем? — спрашивает Лев.
— Это тот самый, что украл спасательный самолёт, — объясняет Коннор. — Видел, как «Дримлайнер» взлетал над Кладбищем? Так вот, Старки посадил в него всех аистят, а остальных, нас то есть, бросил на расправу юнокопам.
— Экий молодчина.
— Да уж. Это я виноват. Идиот, не раскусил его вовремя.
Осуществив заранее запланированную казнь в «Лунном Кратере», Старки словно бы провёл черту, уйдя за которую, уже нельзя вернуться; и чем дальше, тем она становится глубже, превращаясь в настоящую траншею. Пять работников лагеря повешены, шестой оставлен в живых, чтобы поведать об этом миру. Пристальное внимание СМИ раздуло плюгавого Мейсона Старки — всего пять футов шесть дюймов [31] — в преувеличенно масштабную фигуру; и Коннор вдруг с содроганием понимает, что они теперь в одном клубе: культовые личности, люди вне закона, ненавидимые одними и обожаемые другими. Их поносят и ими восхищаются. Коннор не удивится, если кто-нибудь начнёт вдруг выпускать футболки с его и Старки физиономиями рядом, как будто общий статус ренегатов превращает их в собратьев по оружию.
31
Прим. 168 см.
Старки объявляет себя выразителем интересов аистят, но обычные люди разницы не видят; для них Старки — это голос всех расплётов, голос, полный маниакальной злобы. Вот в чём проблема. По мере того как траншея Старки будет наполняться кровью, страх перед беглецами будет расти, обращая в прах всё, за что боролся Коннор.
На Кладбище Коннор постоянно внушал Цельным, как важно сохранять самообладание и дружить с головой. «Они ведь убеждены, что мы — сборище подонков и негодяев, а потому лучше всего нас расплести, — втолковывал он. — Мы должны доказать людям, что они неправы».
Всё, что с таким трудом строил Коннор, Старки разрушил, пнув пять стульев.
Коннор выключает телевизор — у него уже глаза болят смотреть на всё это.
— Старки на этом не остановится, — говорит он Леву. — Всё только начинается, вот увидишь.
— Из чего следует, что в этой войне теперь три стороны, — замечает Лев, и Коннор понимает, что друг прав.
— Если первой стороной движет ненависть, второй — страх, то что движет нами?
— Надежда? — предполагает Лев.
Коннор с досадой качает головой.
— На одной надежде далеко не уедешь. Вот почему нам нужно добраться до Акрона и выведать у Сони всё, что ей известно.
Из-за их спин вдруг раздаётся:
— Кто такая Соня?
Это Кэм вышел из туалета. Они держат его взаперти в подвале, но, видимо, Уна выпустила его оправиться. Коннор чувствует, как в нём закипает злость — не столько на Кэма, сколько на самого себя. Это же надо так опростоволоситься, выдать важнейшую информацию: место назначения и имя!
— Не твоё собачье дело! — огрызается он.