Объединенные разумом
Шрифт:
— Могу заверить тебя в необоснованности подобных переживаний. Когда десять Артефактов окажутся в твоем распоряжении, других таких же не останется. Я скажу тебе, почему, но только после того, как будет улажено все остальное.
— Надо понимать, ты заключил сделку. Я обеспечу предварительные переговоры. Посол Мак-Дугал занят в Адестийском сафари, — она подождала, пока Брейчис с отвращением фыркнул, — но я, возможно, смогу увидеться с ним в конце дня. После этого я свяжусь с тобой.
Она встала, но на сей раз Лютер Брейчис остался сидеть на стуле.
— Есть еще одна вещь. Небольшая деталь,
— Ради Бога, Лютер. Давай побыстрее и желательно покороче.
— Я хочу устроить кое-кому гражданство солнечной системы. Быстро.
— Человек одной из колоний? Это займет некоторое время, даже у меня.
— Не из колоний. С Земли.
— Это просто. Кто он?
— Она. Это женщина. Годива Ломбер.
— А почему гражданство? Почему не просто туристическую визу?
— Я собираюсь обручится с ней.
— Сладкое милосердие. — На лице Шелдрейк появилось что-то похожее на настоящее выражение живого человека. — Помолвка! И что сегодня за день! Сначала ты предлагаешь Артефакты, от одной мысли о которых тебя раньше выворачивало. Потом этот Лютер Брейчис, непобедимый… и с земной женщиной. Ты говорил мне раз пятьдесят, что с Земли не может исходить ничего хорошего. Тебе даже удалось меня в этом убедить. А теперь — помолвка. Я должна пересмотреть свое мнение о тебе. Ты не медведь, ты слепой крот.
— Твои оскорбления ничуть не ранят меня. Ну что, ты устроишь ей гражданство?
— Если Артефакты у тебя есть… — Лотос Шелдрейк взглянула в лежащий перед ней на столе блокнот. — Нам нужно договориться о времени. Думаю, я смогу закончить все, что должна сделать, дней за пять или даже меньше.
— Вот тогда ты и получишь Артефакты. А на следующий день Годива Ломбер должна быть переправлена с Земли.
— Будет сделано. — Лотос вместе с ним прошла к двери. — И у меня к тебе просьба: когда она будет здесь, приведи ее ко мне. Я просто сгораю от любопытства и желания встретиться с единственной женщиной в системе, способной заставить коммандора Лютера Брейчиса смягчить свое сердце и потерять голову.
— Принес?
Кинг Бестер кивнул и похлопал рукой по сумке, которую держал.
— Все до последнего кристалла.
— Тогда входи. — Тяжелая наружная дверь закрылась, загораживая ночное небо Земли, и маркграф пошел вперед, указывая дорогу в его личный кабинет.
Бестер никогда не бывал здесь раньше, поэтому он глазел по сторонам с откровенным любопытством. Эта комната была обставлена с особой тщательностью, каким-то образом сочетая в единую гармонию всю династию терракотовых всадников Джин, ранние гравюры Бердсли, подлинники Вермиса и Ван Мигеренса с компьютерным искусством. В углу, укрытая от попадания прямых лучей света, стояла луковица Сорудан.
— Вижу, вы все еще храните певицу. — Бестер кивнул в сторону Сорудан.
— Да, это так. — Маркграф жестом указал своему посетителю на кресло. — Мне предлагали за Сорудан огромные суммы, но я посчитал, что это творение — моя награда. Ее я не продам никогда. Может, выпьем, чтобы отпраздновать удачную сделку?
— Конечно, красавчик.
Фуджитсу пристально посмотрел на Кинга, оценивая степень утонченности вкуса этого человека. Наконец он пожал плечами, исчез в чулане в углу
— Выглядит неплохо, — заметил Бестер.
— Самое лучшее. Несмотря на все достижения нашего прогресса, никто не может превзойти это совершенство. — Фуджитсу осторожно налил в каждый стакан по две унции жидкости и протянул один своему гостю.
Бестер понюхал и сморщил нос. Он откинул голову назад и залпом осушил стакан.
— М-м-м. — Он завращал глазами. — Ничего себе штучка. Что это?
Маркграф сердито посмотрел на него.
— Это был один из лучших очищенных напитков, когда-либо произведенных на Земле и за ее пределами. Сантарийсткий шотландский виски, хранившийся в бочонках глубоких подвалов Хоккайдо, единственный солодовый напиток, выдержанный двести пятьдесят лет. — Маркграф сделал первый малюсенький глоточек. — Великолепно. Когда я слышу о нектаре богов, мне всегда интересно, что может быть лучше этого напитка. — Он тряхнул своей массивной лысой головой. — Ну, ладно. «Что я мечу бисер перед этой свиньей», — подумал маркграф и сказал вслух: — Полагаю, мы могли бы заняться нашими делами. Брейчис высказал свое мнение относительно поставки?
— Ни слова. — Бестер поднял сумку и положил ее на стол между ними. — Я пересчитал их, вкладывая сюда, а вам может захотеться сделать то же самое, вынимая их. — Он заметил взгляд маркграфа. — Эй, не надо понимать меня неправильно. Я не взял бы ни одного, просто таким образом мне их вручили.
Сумка была набита самородными торговыми кристаллами; их необработанные поверхности тускло мерцали бурым светом в приглушенном освещении кабинета. Бестер пригоршнями вынул кристаллы, изучая каждый и пожирая глазами высококачественные камни перед тем, как положить их на стол перед Фуджитсу.
— Они лучшие из всех, что я когда-либо видел. Эй, погодите-ка минутку. А что это здесь делает? — Бестер вытащил из сумки плоский круг диаметром два дюйма. Дощечка, совершенно не похожая на торговые кристаллы, имела гладкую поверхность, внутреннее свечение от нее не исходило.
— Я точно знаю, что не видел, как это сюда положили.
От прикосновения его пальцев серо-голубой диск ожил. В центре пластины возник водоворот красок, принявший через одну-две секунды форму картинки. Миниатюрный образ Лютера Брейчиса возник перед их взором и уставился на них.
— Помнишь, что ты обещал мне, Кинг? — Крошечное изображение произносило слова искаженным металлическим голосом. Предполагалось, что любая информация, которую ты выудишь у Фуджитсу, будет доставаться только мне. Что случилось с твоим обещанием? А ты, Фуджитсу, почему ты рассказал Кингу?
Кинг Бестер уставился на изображение, выпучив глаза. Маркграф выронил свой стакан, и тот вдребезги разбился о пол. Ноги Фуджитсу задрожали от нервного напряжения.
— Ты не сдержал своего слова, не так ли, Кинг? — продолжал металлический голос. — Маркграф рассказал тебе об Артефактах больше, чем ему следовало, а ты не терял времени даром, подыскивая другого покупателя на твою информацию. — Свечение маленькой пластинки равномерно усиливалось. Лицо Лютера Брейчиса почти исчезло, скрытое за ослепительным блеском сверкающего диска.