Объекты в зеркале заднего вида
Шрифт:
Сереньких клерков, младших менеджеров по кадрам, никто не принимал в расчет. Паутину, которой они опутали завод, – тоже. Не заметили.
Кадровик успел нагадить: он еще раньше выпер с завода всех до единого клоунов Роя, и полезных, и бесполезных, и любимых, и нелюбимых. Остался на виду только неистребимый Малахов, который не клоун, а старейший рабочий, живая легенда и креативный чувак. Спорим, он на развалинах завода после скончания времен будет завывать «болгаркой» и декламировать стишки.
Пападакис уезжал из России без лица, без репутации, без шансов,
Заезжала Трушкина, дважды Мисс Города, на новом белом цитрусе. Спросила, почем будет выкрасить его в лимонно-желтый, при условии, что мы вернем своим машинам их первозданный красный цвет. Она хотела кататься на единственном, эксклюзивном желтом цитрусе.
– Прости, но… Почему это так важно? – спросил я.
– Пусть это ничтожество Калиновски знает, что я о нем думаю, – сказала она. – На чем я его вертела. И его, и долбаную компанию, долбаный завод и долбаную культуру.
– Ну… Мы его тем же образом вертели.
– Нам это даже проще, – пошутил Михалыч, который говорит редко, но говорит в самую тютельку.
– Ты с ним не спал, – сказала Трушкина веско.
Я вспомнил загадочного пиндоса, с которым у Машки были отношения, потом сообразил, что внешне Рой – это такая пародия на Кена, подобрал отвалившуюся челюсть и взялся за калькулятор. В конце концов, мой цитрус все равно надо было красить.
– Заодно усилитель мне перекинете, – сказала Трушкина. – Вам это раз плюнуть.
Я кивнул. На стеллаже в углу лежала стопка коробок с дефектными усилителями, мы их взяли очень выгодно по бросовой цене. У нас была схема, как буквально на коленке перепаять им мозги, чтобы не дурили. Паяльником орудовал ловкий парень, которого выгнали из заводского техконтроля. Он во время «событий» обрушил на заводе всю систему безопасности, не по злому умыслу, а просто так, из удали молодецкой, чтобы знали пиндосы: этот народ не победить.
А схему нам прислал Кен. Просил на него не ссылаться. Сказал, если спросят, мы – народные умельцы, сами американскую блоху подковали, и мелкоскоп нам без надобности, потому что у нас так глаз пристрелявши… Я еще удивился, откуда он это знает, ведь «Левшу» из школьной программы выкинули. За глумление над русским трудовым народом и пропаганду алкоголизма.
– Гарантию потеряешь, – предупредил Михалыч Трушкину.
– Ну, щас! На сервисе что, не наши?..
– Всюду наши, – я показал ей сумму на калькуляторе.
– Вперед, художник, – сказала она. – Сделай мне спелый лимончик! Я на нем еще и в Москву поеду. Чтобы сразу поняли: на нас где сядешь, там и слезешь, хе-хе…
Уже уходя, Трушкина вдруг остановилась, посмотрела на меня сверху вниз, потому
– Ну как он там?
Я пожал плечами:
– Двигает культуру.
– Не женился?
– Маш, ты чего, когда он успел бы, сколько времени прошло?!
– Он такой, – заверила Трушкина. – Это он здесь такой, а там он… другой. Кому он там нужен такой, как здесь?
Пришлось слегка пошевелить мозгами, чтобы дешифровать ее месседж.
– Думаешь, он тут был сильно востребован? Если бы. Мы ведь его бросили. Я это понял, когда, помнишь, к тебе в управу приезжал… Мы оставили Кена одного, и поэтому случилось что случилось. Никому он здесь оказался не нужен такой, какой есть. А другим он уже не станет. Мне кажется, после всего, что произошло, он не переменится никогда. Он герой, это не лечится. И, может быть, как раз на родине пригодится. Настоящий Кен Маклелланд.
– Ты ведь не знаешь, что было на самом деле? – спросила она. – Не знаешь всего?.. Ну, всех его глупостей?
– И знать не хочу, – я даже головой помотал.
– Это хорошо, – сказала Трушкина. – А то бывает трудно понять, когда человек запутался. Ну, то есть человека трудно понять.
– Да чего там понимать? Он наверняка хотел как лучше. Я уверен. Этого достаточно?
– Вполне, – сказала она.
Она была права. Михалычу именно этого – знания, что Кен хотел как лучше, – хватило, чтобы сразу, на месте, понять и простить его. Правда, через много лет он начал подозревать, что Кен Маклелланд вел себя не только как дурак, но еще самую малость аморальный тип. Когда Кена не стало, Михалыч наконец-то разговорился и помог мне заполнить пробелы в записях.
Трушкина нашла меня и кричала через тысячу километров: «Это я его убила! Он тогда упал, когда я дала ему по морде, и стукнулся головой!» С ее помощью я заполнил еще много лакун.
Меня очень многие нашли, когда не стало Кена, и все хотели рассказать – о «событиях» и их подоплеке, о том, что было до и после. Им нужен был друг Кена, чтобы заочно выговориться перед ним, облегчить душу.
Кадровика я сам отыскал, это было легко, никуда он из города не делся. Он почти ничего не сказал. Во-первых, не хотел, во-вторых, был едва не при смерти. Зато я понял расстановку сил на заводе и получил исчерпывающие характеристики нескольких героев первого плана. А еще он дал мне номер психолога. Тот много знал, о многом догадывался, не был связан никакими клятвами и был рад поболтать. Кстати, диссертацию про пиндосов он так и не начал.
Вася-Профсоюз, когда я постучался к нему, вызвал полицию.
Зато маленький слесарь Малахов оказался просто сокровищем – помимо прочего, он выложил мне про Васю целый детектив.
Неожиданно приятно оказалось иметь дело с Ритой Калиновски, только не подумайте ничего такого, хотя, кажется, я ей понравился.
Ну а Джейн рассказала мне свою историю за десять лет до того.
Спасибо всем.
Знаете, я ни о чем не жалею.
Нет, неправильно. Об одном жалею. Блин, опять не так. О двух!