Оберон - 24 В поисках проводника.
Шрифт:
– И всё? – разочарованно спросил мальчик.
– Здесь главное – азарт и беготня, - пояснил я, - поиграй, сам убедишься.
Увидев, что Лёшка пошёл на поиски ребят в другую сторону, я побежал застукиваться, мальчик за мной.
Взяв мальчика в игру, поставили его, как новичка, водить. Скоро мальчик уже азартно бегал и жестоко с нами спорил о правилах игры.
Когда отдыхали на бревне, я спросил, как его зовут.
– Артёмка, - ответил мальчик, глядя на меня знакомым открытым взглядом. Кто на меня так смотрел, я не смог вспомнить.
Скоро
– Подрался? – спросил я его.
– Ветка низко висела…
Тут начали подъезжать машины, и мы перебазировались на лавочки во дворе, возле детской площадки. Отсюда пришлось тоже уйти: вышли мамы с маленькими детьми, а наша шумная компания им сильно мешала.
Ушли на бельевую площадку, где вчера играли в футбол. Подвели итоги, под ворчание женщин, развешивающих и снимающих бельё. Итоги были пока неутешительные, но я ни на что и не надеялся. Зато объехали свои сектора, даже познакомились с ребятами. Ребята оказались вполне дружелюбными. Рыжих мальчишек встречали, даже разговаривали с ними, объяснив интерес. Эти нам не подходили, если они не наврали про себя.
Пожалев пострадавших, я поделился с ними Силой из контура. К утру должно пройти.
Но вот приехали Катя с Андрюшкой.
– Мама уже дома, - сообщила Катя, улыбнувшись мне, - она тебя ждёт.
– Меня? – удивился я, - Я хотел ребят к себе отвести, умыться, покушать чего-нибудь.
– Дома покушают! – сердито сказала Катя.
– А их отпустят? Хотелось бы показать портрет…
– Утром покажешь! Пошли!
– Мне хотелось бы самому посмотреть! – заупрямился я.
– Рисовать будем вместе, вот Борька!
– Ты не поняла… - засопел я. Как можно рассказать, что я хочу «оживить» рисунок? Если нарисованный человек меня знал, он, с помощью моего стихотворения, нарисованного на портрете, станет того возраста, каким был, когда мы встречались.
– Что я не поняла? – нахмурилась Катя.
– Ладно, пошли! – решил я: не обязательно всем смотреть на оживающий рисунок, а Борька сумеет нарисовать два портрета…
– Антошка! – подёргал меня за футболку Артёмка, - мне пора. Я завтра приду, можно?
– Можно, конечно! – я не удержался и погладил Артёмку по голове.
Удивительный цвет волос был у Артёмки: тёмный, а внутри будто вспыхивали медные искры. Кажется, таких называют шатенами.
– Ты далеко живёшь? – спросил я его.
– Не, здесь, близко, - махнул он рукой в сторону, – у бабушки.
Больше Артёмка ничего не сказал, убежал домой.
Мы попрощались с ребятами и пошли, с Катей, Борькой и Андреем, к Маше.
Честно говоря, мне не доставляло радости видеть своих бывших сверстников взрослыми. Это совсем другие люди. Вот им приятно было встретиться с детством, потрогать руками своего маленького друга, вспомнить лучшие годы жизни.
Маша ждала нас. Она напекла
Она даже не обратила внимания, что её дочь сидела рядом с Андрюшкой, а я – с Борькой. Наевшись, мы приступили к тому, зачем пришли. Маша начала описывать внешность теперешнего, повзрослевшего Женьки, Борька рисовал, сделав несколько набросков.
Папа Кати зашёл на кухню, поздоровался с нами, взял свою порцию блинчиков, и ушёл смотреть телевизор, по которому, если не ошибаюсь, передавали футбольный матч.
Через полчаса Борька показал Маше зарисовки.
– Вот! – показала Маша на один из них.
– Посмотри, - протянул мне альбом Борька.
Я посмотрел, повертел так и эдак. На кого-то похож, возможно, это Женя так изменился. Я вот тоже, не похож сам на себя, бывшего.
– Борь, можешь вырезать лист из альбома? Не жалко? И скопируй рисунок на другом листе.
Борька пожал плечами, оттопырив нижнюю губу, быстро сделал копию, вырвал лист с портретом, и отдал его мне.
Я внимательно посмотрел на лицо мужчины, живо вспомнив, как выглядел Женя в двенадцать лет. Начал сочинять стих.
«Чистое небо.
Только две капли упали на лицо.
Я скучаю по тебе, мой старый друг».
Я нарисовал голубую подложку, заняв у Борьки цветные карандаши, сверху получились полупрозрачные капли, ещё выше – знак дружбы, и, наконец, иероглиф, означающий печаль. Конечно, у Алии получилось бы лучше, но и у меня на листе стих начал пульсировать, сделался объёмным, рисунок поплыл…
Через минуту альбомный лист стал оживать, появилось лицо. Парень посмотрел на нас, улыбнулся, узнав меня, и всё кончилось. В руках у меня опять был лист бумаги с портретом мужчины и нарисованным стихотворением в углу.
– Юра! – вздохнула Маша в повисшей тишине, - Я обозналась!
– Что ты, Маша! – воскликнул я, - Это невероятная удача! Они так любили друг друга! Наверняка Юра знает, где сейчас Женька!
– Что это было? – прошептала пришедшая в себя Катя, - Волшебство?
– Никакое это не волшебство, - сказал я, - это сможет любой, главное, научиться составлять правильно стихи.
– Прочитай, что здесь написано! – потребовала Катя. Я прочитал.
– Похоже на японскую танка, или хокку, - сказала Маша.
– Главное здесь, - передать настоящие, неподдельные, чувства, - пояснил я, - если ты к человеку равнодушен, ничего не получится.
– А у мамы получится? – с хитрой улыбкой спросила Катя.
– Для этого надо ещё и алфавит знать, Катя. Посмотри на стих. Знакомы тебе эти буквы? Я их уже два месяца учу.
– Это буквы? – удивилась Катя.
– Буквы, знаки, иероглифы, всё, что наиболее полно выражает чувства. Это ведь стих.
За всё время Андрюшка ничего не сказал, только иногда я ловил на себе его тоскливый взгляд, но старался не подать виду.