Обещание нежности
Шрифт:
На следующий день братья Сорокины едва дождались окончания уроков, чтобы занять наблюдательный пост у нужного окна в коридоре, расположенного прямо напротив учительской. Все в Павлушкином классе знали, что конверт с темами годовых сочинений привезут из гороно в три часа. Значит, примерно в это время Виктория Сергеевна и станет знакомиться с содержимым таинственной бумаги. Оставалось только дождаться ее рядом с главной комнатой учителей, а потом попытаться проникнуть вслед за ней в святая святых школы. И Павлик уже заранее приплясывал от нетерпения и испуга, не в силах сдержать нервную дрожь перед тем великим, что должно
Они так увлеклись конспирацией, притворно разглядывая за окном какие-то несуществующие происшествия, что едва не пропустили нужного им человека. Но, к счастью, стук каблучков, а потом и звонкий голос Виктории Сергеевны оторвали их от размышлений о задуманном предприятии:
— Ребята, а почему вы все еще в школе?
Классная руководительница Павлика, еще молодая и очень (в отличие от той, что была у Андрея) симпатичная, стояла прямо перед ними и приветливо переводила взгляд с одного мальчика на другого. Ей всегда нравились братья Сорокины — они были неглупы и обладали той порядочностью, теми незримыми качествами характера, которые почти всегда отличают детей из хорошей семьи. Однако теперь она недоумевала, что могло понадобиться им рядом с учительской в такое время. И, видя, что они растерянно переглядываются и явно не собираются отвечать, она уже чуть встревожено переспросила:
— У вас все в порядке? Ничего не случилось?
— Ничего! — хором ответили мальчишки.
И, мгновенно успокоившись и улыбнувшись, теснее прижав к груди серый типично канцелярский конверт, она неспешно прошествовала в учительскую.
— Ну, вот, Андрейка. Теперь давай! — прошептал Павлик, едва сдерживая охватившее его возбуждение.
— Подожди. Пусть она спокойно сядет, распечатает конверт…
— Не надо ждать. Она может посмотреть темы и потом сразу убрать их куда-нибудь в стол. Пожалуйста, прошу тебя!
Братишка так нервничал, что Андрею стало жалко его. И, уже привычно сосредоточившись, позволив мысли, как он это делал всегда, расплыться и обтекаемо направиться в нужное ему русло, он легко вышел из своего тела и шагнул вперед. Дверь учительской была плотно прикрыта, но такие пустяки в последнее время уже не останавливали его: если прежде он заходил только в открытые помещения, то теперь легко перемещался даже сквозь физические преграды. Не прошло и нескольких секунд, как его внутреннее «я» уже стояло за спиной удобно расположившейся за столом Виктории Сергеевны, державшей в руках листок с несколькими отпечатанными строчками.
— Значит, Лермонтов, Некрасов и Белинский, — пробормотала она вслух. — А мы в последнее время все больше Пушкиным занимались… Ну что ж, ничего не поделаешь. Значит, так тому и быть.
И, быстро сложив листок так, что Андрей едва успел приметить названия конкретных произведений, она бережно спрятала его обратно в конверт и сунула бумаги в нижний ящик стола.
— Все нормально, — весело сказал он Павлику, выскользнув из учительской и вернувшись обратно в свое тело. — Я все видел.
Он хотел сообщить ему темы, которые были напечатаны на сером канцелярском листке, — и запнулся, наткнувшись взглядом на совершенно белое лицо брата.
— Ты что? — испугался Андрей, импульсивно схватив Павлушку за руку. Ему казалось, что, если не поддержать его сейчас, мальчик просто упадет в обморок. — Ты плохо себя чувствуешь?
— Я
Андрей даже вспотел от напряжения. Вот черт! Как же он не подумал о том, какое впечатление произведет все это на братишку?! Но он ведь и не знал, как выглядит его «оболочка» со стороны в то время, когда он сам мысленно разгуливает где-то в другом месте. Для этого, собственно, ему и нужна была помощь Павлика — чтобы удостовериться в каких-то вещах, которые он не мог выяснить без свидетеля.
— Ты не беспокойся обо мне, — и он тихо привлек к себе мальчика. — Со мной все бывает в порядке в это время. Просто меня тут не было, понимаешь?
Губы Павлика все еще тряслись, но, успокоившись в таких знакомых и таких бережных руках старшего брата, он уже сумел робко спросить:
— Тебе правда не было больно?
— Правда. Ни чуточки.
— И ты действительно… Ты был там, в учительской? — Его голос понизился до шепота, и Андрею опять показалось, что младший брат находится на грани нервного срыва. А потому он уже жестче тряхнул его за плечи и громко сказал:
— Действительно. И я все знаю про ваши завтрашние сочинения.
Улыбка Павлика показалась ему на этот раз лишь бледной копией его обычной жизнерадостной и бесшабашной улыбки. И все же брат улыбался. А потом, уже окончательно приходя в себя, он поинтересовался с искоркой недоверия в глазах:
— И про кого же мы будем писать?
— А вот это я скажу тебе дома, — пообещал ему Андрей. — Пойдем отсюда, а то Викуля скоро выйдет из учительской и опять примется нас расспрашивать.
На следующий день Павлик, отправившийся в школу во всеоружии знаний о Лермонтове, Некрасове и Белинском, вернулся с занятий каким-то притихшим и непохожим на себя.
— Ну, что? — спросил его Андрей, отчего-то волнуясь, как будто он сам сдавал в тот день трудный экзамен.
— Ты — гений! — торжественно заявил ему брат. — Теперь я тебе верю.
А потом помолчал и еле слышно добавил:
— И еще, Андрейка… Еще я тебя теперь… боюсь.
Глава 8
Впрочем, Павлик быстро привык. Страх его улетучился так же внезапно, как и появился, и мало-помалу благоговейное отношение к чудесному дару брата сменилось детским легкомыслием и беспечной уверенностью во всемогуществе Андрея. Теперь он смотрел на все происходящее как на дивное приключение, новую забавную игрушку и неустанно изобретал все новые и новые шалости, буквально требуя от старшего брата каждодневных доказательств его нежданно открывшихся способностей творить чудеса.
— А давай посмотрим, чем мама занимается на работе! — говорил он, и его глаза восторженно загорались от предчувствия каких-нибудь открытий.
— Да мы ведь знаем, чем она там занимается, — пытался увильнуть Андрей. — Ты что, забыл, как она брала тебя в лабораторию? Ну, смешивает там вещества всякие в пробирках, исследует новые соединения под микроскопом… Что в этом интересного?
— Да нет же! — сердился Павлик. — Мне интересно не то, что она нам показывает, а какая она без нас бывает одна, во взрослом мире, понимаешь? Ну, вот, как она на совещании сидит, как с людьми разговаривает…