Обещание роз
Шрифт:
– Извинения не спасут тебя от тюрьмы. Брандт, если напал на след, пойдет на край земли, но не отстанет. И сколько бы ты ни махала ему ресницами, сколько бы ни хлопала глазами, ничего не изменится.
– Я и не собираюсь хлопать глазами. – Меган отставила свою чашку. – Я просто внесу кое-какие уточнения в те показания, которые давала у себя в конторе. Боюсь, что в тот раз мы не вполне хорошо поняли друг друга.
– Иначе и быть, не могло. Воображаю вас вместе. Все равно что разговор ягненка с волком. – Лукас помолчал секунду и добавил: – Разумеется, волк – ты. Бедный Брандт! Где уж ему выстоять
Меган гневно сверкнула глазами.
– Естественно, – продолжал Лукас, – мне придется его предупредить, чтобы он был настороже, когда повезет тебя в тюрьму. И чтобы он не думал, что все пройдет быстро и гладко, покажу ему свои синяки и шишки.
Она вскочила и сердито подбоченилась.
– Какие синяки и шишки?!
– Какие? – насмешливо сказал Лукас. – Ты думаешь, мне было легко вылезти в окно, когда ты убежала из гостиницы?
– Тупица! Я тебя не заставляла вылезать в окно. Для меня окно было единственным способом бежать, потому что ты запер меня в комнате. Ты когда-нибудь слышал о простой вещи, которая называется лестницей?
– Начнем с того, что в таких действиях с моей стороны не было бы надобности, если бы тебе хватило ума не убегать от меня! – закричал Лукас, поднявшись с дивана. Теперь они стояли посреди гостиной нос к носу.
– Зачем ты догонял меня? Я прекрасно обошлась бы без тебя.
– Не уверен. Думаю, что те три ковбоя могли бы осуществить свои неблаговидные планы.
– Я в состоянии сама о себе позаботиться. Я бы спокойно управилась с теми бандитами без твоей помощи.
– Мне так не показалось. Я помню, как они тебя окружили. Не думаю, чтобы они собирались водить хоровод вокруг розового куста.
– А твоя какая забота? – закричала Меган. – Какая тебе разница, застал бы ты меня живой или нет? Возможно, с мертвой пленницей было бы даже легче.
Лукас двинулся так быстро, что она даже вскрикнула от неожиданности, когда он схватил ее за руки. Его синие глаза, сделавшиеся темными, как тучи в грозу, выражали еле сдерживаемую ярость.
– Не смей так говорить, – сказал он прерывающимся голосом, с усилием проталкивая слова сквозь стиснутые зубы. Он забрал в ладонь ее подбородок и сжал чуть ли не до хруста. – Никогда не произноси таких слов.
У нее защемило сердце, когда вокруг его черных зрачков, как ей показалось, появился намек на влагу.
– Извини, – прошептала она.
– Никогда не говори о смерти, – сказал Лукас. Теперь его голос звучал мягко и был проникнут болью. – Не говори даже в шутку.
– Не буду.
– И больше никогда не упоминай о ней.
– Не буду, – пообещала Меган.
Ослабив руку, Лукас медленно поглаживал ее подбородок большим пальцем.
Она заглянула ему в глаза и подумала, как легко все-таки прочесть его эмоции, если знать его поближе. Проводя с ним двадцать четыре часа в сутки в течение двух недель, она полагала, что изучила его достаточно хорошо. Но ей хотелось знать его лучше. Гораздо лучше.
Голос первого «я» в голове был прав. Она влюбилась.
– Лукас, я…
Он остановил ее мягкими теплыми губами, едва она открыла рот. Сила поцелуя и обвившихся вокруг ее талии рук были таковы, что ее стон застрял глубоко в горле.
Лукас
– То, что я сказал раньше, неправда.
– Ты о чем? – Меган по-прежнему ощущала на лице его теплое дыхание.
– О тюрьме. Я передумал не только что. – Он пробежал кончиком пальца по ее щеке и провел по ней губами. – Я хотел подольше побыть с тобой. Вдвоем. Чтобы мы были совсем одни. – Он подкреплял каждую фразу поцелуем, скользя от подбородка вверх к скулам и далее поверх ресниц к мочке уха. – Я не хочу думать, виновна ты или невиновна. Я не хочу думать о том, что будет, когда появится Брандт. Я просто хочу вместе с тобой предаваться любви, пока у каждого из нас не останется сил стоять на ногах.
– М-м-м… Звучит заманчиво. – Лукас усмехнулся:
– Ты самая необычная женщина, какую я когда-либо встречал. Просто уникальная. Неповторимая.
Меган улыбнулась:
– В самом деле? Почему?
– Потому что тебя не отпугивает секс.
Ее улыбка померкла, и лицо сразу сделалось хмурым.
– То есть? Моя необычность в том, что я не боюсь близости?
– Угу.
– Определенно, ты знаешь, чем разбередить девичье сердце, – съехидничала Меган.
– Нет, я серьезно. Мне еще не доводилось встречать такой открытости. Первый раз, когда мы любили друг друга, ты была девственницей. Обычно они ведут себя не так. Те, которых я знал, ныли и скулили. Можно подумать, их заставляют продавать душу дьяволу.
– Может, так оно и было, – заметила Меган и, наклонив голову набок, спросила: – И много у тебя было тех девственниц, могу я знать?
– Не важно. Тебе достаточно знать, что ты другая.
– О!
– Да. Ты единственная девственница, которая пошла на меня в атаку.
– Неправда. Ты первый меня атаковал. – Лукас поднял бровь:
– Что-то я не припомню.
– И неудивительно. Ты, похоже, даже имя свое настоящее не помнил всякий раз, когда приезжал в новый город.
– Если не атака, то как еще назвать твое поведение?
– Я бы назвала его находчивостью, – сказала Меган. – Ты захватил меня врасплох, и мне оставалось только использовать случай.
– Ха! – Лукас отодвинулся, чтобы лучше видеть ее лицо. – Ты хотела близости не меньше, чем я.
– Я и не отрицаю, что хотела.
Он медленно выдыхал воздух и пробегал растопыренными пальцами по волосам, умеряя свое возмущение.
– Черт возьми, тогда о чем мы спорим?
– Ты утверждаешь, что моя неповторимость в том, что я не страшусь секса, – сказала Меган. – Я не согласна. У меня есть другие уникальные качества.
– Одно из них – способность окончательно свести меня с ума, – подхватил Лукас.
– Совершенно верно – сказала Меган. – Но есть и другие. Однако, по-видимому, единственное, что тебя интересует, – это секс. И что я без стеснения позволяю тебе относить меня в постель.
– Мне помнится время, – заметил он, – когда постель была нам не в тягость.
Щеки ее залились краской.
– Я сейчас пытаюсь сказать о другом.
– Есть один очень специфический вопрос, который я намереваюсь заострить, – сказал Лукас. – Но он, кажется, продолжает проплывать мимо твоего сознания. – Терпение его явно иссякало, так как в голосе теперь слышалось раздражение.