Обещания богов
Шрифт:
Увидев наряд Бивена, Пернинкен саркастически присвистнул. Сухая ирония офицеров гестапо.
– Рассказывайте, – приказал он.
Обергруппенфюрер был уже полностью в курсе и, возможно, знал обо всем больше подчиненного, но Франц покорился велению долга. Он вкратце изложил информацию, только что полученную от Хёлма.
Пернинкен не стал смотреть на тело. Фуражка на голове лишала его доброй половины персональной харизмы: величественно голого черепа.
Бивен, решив его спровоцировать, описал образ действий при убийстве – ведь речь шла именно об убийстве – и подробно остановился на пытках, которым подвергся
Обергруппенфюрер промолчал. Он стоял всего в метре от Бивена, опустив голову, и черты его лица было не различить. Зато погоны, нашивки и медали блестели под луной.
– Как вы объясните, что офицер Крипо оказался закопанным здесь, убитый двумя пулями в затылок после пыток?
Это я вас должен спросить, чуть не ответил Бивен, но такая дерзость ни к чему бы не привела.
– Слишком рано судить, обергруппенфюрер, но расследование…
– Расследования не будет, – спокойно прервал его шеф.
Он прикурил сигарету и стал, по всегдашнему обыкновению, расхаживать туда-сюда – по вспаханной земле это было не так-то легко. Увидев, как он споткнулся, Бивен посмотрел на начальника другими глазами. Никогда еще тот не казался таким реальным… и таким пустопорожним.
– Главный вопрос в другом: кто это сделал?
– Да, кто? – невольно повторил Бивен театральным тоном.
– Это могли быть вы, это мог быть я, – не моргнув глазом бросил Пернинкен. – Или же эти сволочи из СД [73] . Или даже, почему бы нет, сама Крипо.
73
Sicherheitsdienst, служба безопасности рейхсфюрера СС (нем.).
– Расследование…
– Повторяю, его не будет. Никто не станет терять время на дело, которое так или иначе замнут. Если Винер лежит здесь, у наших ног, значит сам виноват. Пути фюрера… неисповедимы.
В этом замечании не было и следа иронии. С точки зрения эсэсовцев все было решено раз и навсегда: Адольф Гитлер бог.
Бивен предпочел сменить тему:
– Я видел этим вечером герра Кёнига.
– Я знаю. Он мне звонил.
– Почему вы разрешили ему поделиться со мной информацией о кинжале?
– Я не понимаю, как вы могли бы продолжить расследование, не владея всей информацией по делу.
На этот раз Бивен чуть было не заорал: «Не держите меня за полного идиота!» Но снова выбрал униженный, почти вкрадчивый тон:
– Однако я впервые слышу об этом важнейшем обстоятельстве. О нем не упоминается ни в одном…
– Сначала мы должны были увериться, что вам можно доверять.
– В каком смысле?
– Бивен, за вами следили в последние дни. Теперь мы считаем, что, прежде чем задержать преступника, вы сумеете поступить должным образом.
– Позволив вам убить его?
Бивен высказался слишком прямолинейно. Даже в гестапо следовало выбирать выражения.
– Если я арестую этого человека, – сдал он назад, – то никто не будет заинтересован в том, чтобы его судили и приговорили. Подобная история может сильно запятнать репутацию рейха, не говоря уже об иностранной прессе.
Пернинкен не отпустил ни единого комментария. В его молчании
– Разумеется, можно было бы уладить дело максимально деликатно, не вынося сор из избы, – продолжил Бивен, – но это также наделает шума. Исчезновение высокопоставленного чина СС не останется незамеченным. Пойдут слухи…
– Ближе к делу, гауптштурмфюрер.
Бивен набрал в грудь воздуха и кинулся в неизвестность:
– Существует территория, на которой офицер СС может исчезнуть самым естественным образом.
– Какая именно?
– Война, польский фронт.
– Что именно вы задумали, на самом-то деле?
Бивен выложил все разом:
– Я нахожу убийцу, сообщаю вам его имя, и вы посылаете его на фронт. Там он может незаметно… погибнуть. Что может быть естественней, чем смерть на поле боя?
– И кто возьмет на себя эту… казнь? Вы?
– Именно.
Пернинкен улыбнулся в полумраке:
– Ваша вечная навязчивая мечта об отправке на фронт.
– Мы об этом уже говорили, обергруппенфюрер, мы…
– Я передам наверх, – оборвал его Пернинкен. – Но в вашем плане не хватает главного: имени убийцы.
– Я скоро его добуду, обергруппенфюрер.
– Надеюсь, ради вас же. – Отто Пернинкен снова принялся расхаживать по рыхлым глинистым комьям. Он, конечно же, не осознал иронии своих слов, когда добавил: – Но внимательно смотрите себе под ноги, Бивен.
– Я буду осторожен.
– Вы мне напоминаете одного эсэсовского офицера, которого я когда-то знал. Он думал, что может использовать нацистский режим… скажем так, в личных целях.
– Что с ним стало?
Генерал оглядел погруженные в сумерки поля:
– Если мне не изменяет память, он зарыт где-то неподалеку отсюда.
36
Беседа с Эрнстом Менгерхаузеном не принесла ничего хорошего, продолжение тоже. Выплакав весь алкоголь в мечтах о том, как она увезет своих «детей» куда-нибудь за моря, где нет нацизма, Минна фон Хассель заснула, как последняя пьянчужка, в своей тачке. Проснулась она только около одиннадцати вечера, чтобы как следует проблеваться – с коньяком это был обычный исход: нокаут с острой тошнотой и желчной отрыжкой.
И тогда против всех ожиданий зазвонил больничный телефон…
Квартал Моабит, расположенный в западной части Берлин-Митте [74] , был известен когда-то двумя равно важными вещами: тюрьмой и прокоммунистическими настроениями. К исходу шести лет национал-социализма расстановка сил поменялась: на дух ничего коммунистического, зато камеры переполнены политзаключенными.
Моабит был большим островом, окруженным Шпрее с юга, Шарлоттенбургским каналом с запада, Вестхафенским каналом на северо-западе и судоходным каналом Берлин-Шпандау на северо-востоке и востоке. Нечто вроде отдельного мира, родившегося из индустриализации XIX века, чье рабочее население, и без того теснившееся как сельди в бочке, еще и подыскивало дополнительных постояльцев на ночь – по несколько марок за соломенный тюфяк.
74
Берлин-Митте – центральная историческая часть Берлина.