Обещания и Гранаты

Миллер Сав Р.

Они сидят за столом напротив меня, волосы Арианы собраны в пучок, а рукава ее светло-голубой блузки подвёрнуты на локтях. Стелла тем временем заправляет волосы за воротник своей рубашки на пуговицах, склоняясь над тарелкой, пока Ари рассказывает о каком-то голливудском скандале, затмевающем новости о моем «большом возвращении»

— …и я просто говорю, что мужчины, которые так громко защищают права женщин, всегда первыми обвиняются в сексуальных домогательствах. Они слишком хороши, чтобы быть правдой.

Стелла усмехается, кусочки яйца вылетают у нее изо

рта.

— Ты не веришь в историю этой девушки, не так ли? Они встретились однажды ночью в Нью-Йорке, и ему просто нужно было заполучить ее? Она маленькая ничтожество из Мэна, а он рок-бог; почему он выбрал ее?

Ари бросает в нее кусочек рогалика.

— Я выбираю верить жертве, глупая.

— В Америке существует презумпция невиновности, — говорит Стелла, качая головой. — И не веди себя так, как будто ты не пела последний сингл Эйдена Джеймса еще на прошлой неделе. Знаешь, я слышу тебя в душе.

Мы расправляемся с яйцами, обильным количеством бекона из индейки и бесконечными бокалами игристого сидра, прежде чем кое-кто не вспоминает маму.

Я. Я вспоминаю ее.

— Вы, ребята, сказали, что она была подавлена, — говорю я, указывая на Ариану вилкой. — Что она хотела, чтобы я вернулась домой.

Ари пожимает плечами, откусывая кусочек датского сыра. — Так и было, клянусь. Бывали дни, когда она даже не выходила из своей комнаты. Не знаю, почему она так грубо вела себя прошлым вечером.

— Может быть, она ревнует (п.п.: здесь и ранее в тексте используется «jealous», что в с англ. может означать как завидовать, так и ревновать), — говорит Стелла, пожимая костлявыми плечами.

Уже второй раз, когда кто-то высказывает подобное предположение за последние двадцать четыре часа, и мне не нравится, что все, кажется, улавливают что-то совершенно невидимое для меня.

— Из-за чего?

— Не знаю. — Стелла щурится на меня сквозь очки, поджимая губы. — Из-за твоего выбора, полагаю? Ты знаешь, какая мама; теперь представь, что ты застряла в жизни из-за того, кем является твоя семья, и никогда из нее не выберешься. Как только ты застряла, ты застряла.

— Мы все застряли в этой жизни, — говорю я.

— Разве? — Стелла берет свои очки, надвигая их на линию роста волос. — Не ты ли провела последние несколько месяцев на острове, полностью удаленном от любой семейной драмы где твой невероятно опасный, тревожно красивый муж угощал тебя вином и едой?

Нахмурившись, я ковыряюсь в остатках яиц.

— Это не было похоже на то, что я взяла отпуск. Я…

Замолкая, я понимаю, что мои сестры технически не знают всех подробностей причин моего брака с Кэлом. И я не совсем уверена, что сказали им наши родители, поэтому решаю прояснить ситуацию раз и навсегда, надеясь, что это избавит меня от огромного груза, давящего на грудь.

— Кто-то записал нас с Кэлом в первый раз, когда мы переспали.

Ари хихикает.

— Первый подразумевает, что был второй, и третий, и…

Стелла обнимает Ари за шею, зажимая ей рот ладонью.

— Мы уже знаем об этом. Папа, не теряя времени, рассказал всем,

как Кэл соблазнил тебя. Не то чтобы ты нуждалась в сочувствии в глазах общественности, будучи похищенной и все такое.

Раздражение вспыхивает у меня внутри, но я игнорирую его, откладывая вилку.

— Ладно, хорошо. Люди, которые засняли нас, шантажировали папу и Кэла, и они хотели, чтобы я вышла замуж за Кэла… Я полагаю.

Моргая, я опускаю взгляд на золотую скатерть, покрывающую стол, понимая, что мои собственные детали на оптике размыты.

Избавляясь от жуткого чувства, продолжаю:

— Как бы то ни было, я не знаю точных подробностей, но суть в том, что кто-то вынудил нас обоих вступить в брак. Может быть, Кэл не подходил ко всему наилучшим образом, но мы оба жертвы.

— Ах, вот как? — спрашивает Ари, отталкивая руку Стеллы. — Я имею в виду, вот почему ты вышла замуж, но… что заставляет тебя оставаться замужем? — Она тянется за клубникой на своей тарелки и кладет ее в рот. — Вы определенно не похожи на жертву.

Мой рот немедленно приоткрывается, рефлекторный ответ вертится на кончике языка, прежде чем ее слова полностью осмыслятся. Сжав губы, я откидываюсь на спинку стула, мой живот опускается на колени.

Стелла быстро меняет тему, двигаясь дальше, прежде чем я успеваю ответить Ариане, чтобы спросить о курсе физики, который она посещает летом в Гарварде, ее пятнадцатилетнему мозгу, очевидно, наскучили разговоры о браке. Но Ариана наблюдает за мной на протяжении всего позднего завтрака, молчаливая и невозмутимая, и мне интересно, видит ли она то, что я так отчаянно пытаюсь скрыть.

Правду.

***

УЖИН с моей семьей — это большое дело.

Я не уверена, связано ли это с итальянским наследием или с тем фактом, что это была единственная пища, которую папа когда-либо ел, но мама всегда готовила хорошие блюда после того, как целый день использовала бумажные тарелки, и готовила еду, подходящую для армии.

В следующий раз, когда мы идем в дом моих родителей, в вечер выступления Арианы, ужин больше похож на интимное мероприятие, чем на массовый пир, которым он был когда-то.

Мы с Кэлом выходим во внутренний двор через кухню, отмечая мерцающие огни, развешанные повсюду, кажущиеся карликами по сравнению с городским горизонтом прямо за ними. Стол накрыт свадебным фарфором мамы, как будто такая организация имеет большее значение, хотя сервировка стола только для нас семерых.

Я не могу вспомнить ни одного случая в истории семьи, когда бы мы ели менее чем с восемью людьми. Если не группа девочек из школы, чьи родители еще не поняли, в чей дом они идут, то любое количество других членов семьи. Иногда мы даже принимали у себя некоторых дипломатов, каждая дочь Риччи надевала свое лучшее платье и самую фальшивую улыбку, чтобы папа мог притвориться, что все в порядке, когда дело касалось бизнеса.