Обещания и Гранаты

Миллер Сав Р.

— Почему? — шепчет она, и я думаю о том, как она спрашивала то же

самое о Матео, как она, казалось, не осуждала, просто хотела знать мои рассуждения. Как будто каждое действие, даже самое отвратительное, можно объяснить, если достаточно постараться.

Я подцепляю большим пальцем ее подбородок, приподнимая ее голову, слова уже на кончике языке. Мои секреты умоляют раскрыться настежь, истечь кровью на полу ради нее, но я знаю, что не могу так рисковать.

Во всяком случае, пока нет. Не раньше, чем она станет моей.

Поэтому

вместо этого я качаю головой, слегка улыбаясь ей.

— Почему бы и нет?

ГЛАВА 4

Елена

Когда я была моложе, у меня была преподавательница, которая клялась, что наше мышление имеет бесконечную власть над нашей жизнью. Она жила и дышала идеей о том, что время — это не более чем социальная конструкция, и что люди обладают способностью создавать свои собственные реальности.

Она бы сказала, что люди состоят из энергии, и эта энергия обладает определенным магнетизмом, который притягивает как то, чего мы боимся, так и то, чего мы желаем, и что мы должны отражать ту жизнь, которую хотим, во вселенную, чтобы она могла привнести ее нам.

Кстати, не самый лучший образ для учителя католической школы.

И все же, стоя на пороге вечности, глядя в бездушные глаза человека, который преследовал меня во снах последние восемь недель, я не могу не задаться вопросом, было ли правдой то, что сказала сестра Маргарет.

В течение нескольких недель после того, как Кэл оставил меня одну в спальне, мне, должно быть, дюжину раз снилось, что он вернется, чтобы украсть меня у Матео, хотя дальше этого дело не пошло.

Возможно ли, что мои кошмары превратились в реальную жизнь?

Я бросаю взгляд на папу, который, кажется, смотрит куда угодно, только не на меня, пока священник продолжает свою речь о любви, цитируя послание к Коринфянам, как будто не очевидно, что этот союз — фарс. Ради всего святого, Кэл все еще одной рукой обнимает меня за талию, другой сжимает мое горло, и все же мы все ведем себя так, как будто это нормально.

Как будто он просто угрожал моей семье, если я не соглашусь.

Предательство обжигает заднюю часть моего горла, жидкий огонь прокладывает дорожку вниз по грудине, и я снова напрягаюсь в его объятиях. Игнорируя твердую длину, вдавливающуюся между моих ягодиц, и то, как это заставляет мои бедра сжиматься, я пытаюсь высвободить руку.

Он усиливает хватку, раздавливая мою тазовую кость, и я вздрагиваю. Отведя руку назад, провожу большим пальцем по его ноге, впиваясь ногтями в бедро, пока кончики моих пальцев не немеют.

Единственное

доказательство того, что он вообще замечает мое прикосновение, появляется, когда он заставляет меня слегка наклониться, сильнее прижимая свой таз к моей заднице; он такой твердый, что я могу прочувствовать всю его эрекцию, горячую и пьянящую, когда она движется в пространство между ягодицам, слои одежды совсем не сглаживают этого факта.

Его рука на мгновение покидает мое горло, вызывая странное, пустое ощущение. Он отрывает мои пальцы от своей ноги и отталкивает мою руку в сторону, прежде чем схватить меня чуть ниже челюсти, слегка наклоняя мою голову вверх.

— Сделай так снова, — выдыхает он мне в ухо, в его голосе слышится

легкое напряжение. — И я трахну тебя у всех на глазах.

Я усмехаюсь, мой голос такой же тихий, такой же сдавленный.

— Ты бы не стал.

Где-то должна быть грань. Та, которую даже Кэл Андерсон не пересечет, и что-то подсказывает мне, что трахать дочь своего босса — дона мафии, не меньше, — пока он смотрит, может быть высшей формой не уважения.

— Я бы так и сделал, и тебе бы понравилась каждая грязная секунда этого.

Тогда ладно.

Он сильнее приподнимает мой подбородок, захватывая меня взглядом своих глаз; они такие темные, бесконечно бесцветные, как будто смотришь в две черные дыры и пытаешься удержаться на твердой почве.

— Я тебе не враг, малышка.

— Но и не друг.

Под его левым глазом напрягается мышца, и его взгляд опускается к моим губам.

— Нет, — соглашается он, скользя рукой так, что его большой палец

касается моего рта, пощипывая мою нижнюю губу, как гитарную струну. — Я твой муж.

Прежде чем у меня появляется шанс возразить — в любом случае, я ничего не могу сказать, так как подтвердила свои клятвы, — его рука скользит вокруг моей головы, запутываясь в волосах, и прижимается своими губами к моим.

Я так поражена, что поначалу не реагирую. Кэл не любитель поцелуев. Даже в ту ночь, когда он лишил меня девственности, унизил меня, как я думала, всеми возможными способами, его губы ни разу не коснулись моих.

Конечно, они скользили по каждому дюйму моей кожи, ласкали самую чувствительную плоть и говорили признания моей душе, но он не поцеловал меня.

Теперь, когда это происходит, я не совсем понимаю, что делать.

Поцелуй нежный, почти сладкий, когда он погружает в меня свой язык, направляя мои движения, прежде чем я смогу полностью расслабиться и принять участие. Его кулак сжимает корни моих волос, наклоняя меня для лучшего доступа, пока он уговаривает и дразнит, а мои руки тянутся к его груди.

Я толкаюсь, рефлекторно пытаясь высвободиться, а затем он смещается, душит, поглощает меня своим жаром, углубляя поцелуй. У меня перехватывает дыхание, когда его язык скользит по моим губам, вплетая в них мой собственный.