Обет молчания
Шрифт:
Увидев ее, лавочник нахмурился.
– Далила, чего тебе? Опять принесла какую-то ерунду? На что мне сдались твои таблички? – пренебрежительным тоном поинтересовался он, увидев у нее в руках глиняные дощечки. – Сколько раз я говорил тебе: не носи ты мне их! Какой в них прок? Я и те еле сбагрил, почти за бесценок. Охота ли мне возиться с новыми, ты как думаешь?
– Но это единственное, что я могу продать, чтобы накормить моих детей! Они уже начали пухнуть с голоду. Дочка и вовсе умирает! Вот уже больше четырех дней, как у нас закончилась еда. Я продала
– Дай хлеба, дай хлеба, – передразнил ее старый торговец. – Если я буду заниматься благотворительностью, то сам пойду по миру. Думай, что говоришь, женщина. Кто тогда позаботится о МОИХ детях?
– Но я же не прошу милостыню! – воскликнула посетительница. – Я бы никогда не пришла к тебе с протянутой рукой, зная твое жестокосердие. Я прошу продать то, что смогла откопать несколько месяцев назад на развалинах. Отдаю тебе не за деньги, а за хлеб. Большего не требую. Али! На коленях прошу! Умоляю, пощади моих малюток! Аллах свидетель, я буду денно и нощно возносить благодарственные молитвы Ему, прося ниспослать благословение для тебя и твоей семьи.
Женщина упала к ногам лавочника и зарыдала.
Все это время незнакомец, оторвав взгляд от артефактов, с любопытством наблюдал за разворачивающейся драмой, не понимая ни единого слова. Вид упавшей на колени женщины озадачил его.
– Чего хочет эта бедняжка? – поинтересовался он у Али. – Почему рыдает? У нее что-то стряслось?
– Она просит хлеба для детей, умирающих, по ее словам, от голода, – недовольным голосом ответил лавочник. – А что я могу?
– А где ее муж? Почему он не работает, как все, и не кормит детей?
– Год назад Кафири погиб на рыбалке. Его утащил крокодил. На реке нашли лишь его изуродованную лодку и подранную сеть. Далила и ее пятеро детей остались одни. Так-то.
– Печальная история, соглашусь. А чем же они живут?
– Раньше они разводили кур, но сейчас их кормить нечем. Неурожайный год. Вот и приходится собирать то коренья, то разные травы. Иногда копают себах… ну, удобрение, и продают. Так вот она и нашла эти таблички в каких-то развалинах. Говорит, что их много, да вот только ценности они никакой не представляют. Глина и глина, хоть на них вроде и есть какие-то знаки. Не разберешь.
– Я могу посмотреть? Не исключено, что они заинтересуют меня.
– Конечно, господин хороший, – кивнул головой торговец и обратился к рыдающей на полу женщине: – Эй, дай сюда твою табличку. Но не отломанный кусок, а целую. Если повезет, то этот господин даже и купит их у тебя.
Услышав это, женщина сейчас же перестала голосить и обливаться слезами. Она с трудом поднялась и, развязав платок, дрожащими руками протянула какой-то предмет. Мужчина молча взял его и замер в изумлении. Это была глиняная табличка с клинообразными зубчатыми углублениями.
– У меня не укладывается в голове! – пробормотал он, не отрывая взгляда от бесценного предмета, так как сразу догадался, что держит в руках синюю птицу. – Откуда
Незнакомец наконец оторвал взор от таблички и растерянно поглядел на лавочника. Мужчина хотел что-то спросить, но с его пересохших губ сорвался лишь хрип.
– Моему господину нехорошо? – встревожился торговец. – Воды… вам непременно нужно выпить воды.
Али что-то громко крикнул, и в дверном проеме, скрытом от посторонних глаз тяжелым пологом, показалась худенькая фигурка дочери лавочника, завернутой в домотканое полотно с головы до пят. Она держала в руках глиняную пиалу, наполненную водой. Молча протянув ее иностранцу, девушка скрылась за занавесом так же бесшумно, как и появилась.
Сделав несколько больших глотков, незнакомец наконец-то успокоился и вернулся к привычному покровительственному тону.
– Спроси у нее, где она нашла эти предметы. Я так понимаю, эта дощечка не единственная?
– Господин спрашивает, где ты их откопала? – сурово спросил Хабиб, который уже смекнул, что к чему.
– Скажи ему, что я готова показать это место… пусть только купит мне хлеба для детей. Они умирают с голоду…
– Женщина! – вскричал разозленный торговец. – Не доводи до греха… будет тебе и хлеб, и еда. Я все тебе дам… но давай договоримся: я покупаю у тебя ВСЕ твои таблички. Соглашайся, я дам хорошую цену. Тебе и твоим детям надолго хватит.
– О чем вы говорите? – нахмурился незнакомец, недовольный собой, ибо понял, что совершил ошибку, не справившись с волнением, охватившим его при виде клинописи. – Уж не уговариваешь ли ты бедную женщину продать ТЕБЕ все эти вещи?
Торговец густо покраснел.
– Я… я… господин хороший, я лишь прошу ее не стесняться и помочь моему доброму другу, который так много уже сделал, купив ВЕСЬ этот товар, – Али указал на стол, – найти то, о чем он спрашивает. Только и всего.
– А ты, я смотрю, пройдоха, мой ДРУГ, – усмехнулся иностранец. – Хорошо, договорились. Я покупаю твою лавчонку. Можешь упаковать все в ящики. Но… взамен я хочу, чтобы она отвела меня в то место, где нашли дощечки.
– Все будет, как вы пожелаете, мой господин, – заискивающе глядя ему в глаза, отозвался торговец, довольный тем, что обвел вокруг пальца иностранца. – Завтра Далила отведет вас на то место.
– Сегодня, – перебил его покупатель.
– Завтра, господин хороший. Солнце клонится к закату… а места у нас небезопасные.
– Что верно, то верно, – внезапно раздался грубый голос.
От неожиданности все вздрогнули. Повернувшись в сторону говорившего, они далее уже не отрывали взгляда от мужчины в черном одеянии, стоявшего в дверном проеме с кольтом сорок пятого калибра в руке. Не переставая мерзко улыбаться, он то и дело переводил взгляд с одного человека на другого.
– Что, Джонни, уже подсчитываешь прибыль? – усмехнулся вновь прибывший. – А как же я? Мы же всегда были партнерами!