Обезьяны в бизнесе. Как запускать проекты по лучшим стратегиям Кремниевой долины
Шрифт:
Через неделю рекрутер Adchemy позвонил мне и предложил выслать билет на самолет в Калифорнию. Бросив капитализм на произвол судьбы, я принял приглашение и через несколько дней вернулся в Область залива, которую покинул три года назад. Мне было на самом деле более-менее начхать на происходящее. Я быстро пролетел через череду интервью, с новоявленным доктором наук по имени Дейвид Каучак и вице-президентом отдела исследований, заново вычисляя вероятности в рамках парадокса дней рождений и заполняя доску размером с стену своими пространными калькуляциями. По-настоящему хорошо я помню только, что выклянчил в прокате Ford Mustang – после того как в шесть часов вечера
Затем я направился к тому месту в Сан-Франциско, куда моя душа действительно тянулась, а именно смотался в Мишен Дистрикт. Припарковал арендованную машину в этом не самом благонадежном районе и пошел в Zeitgeist [10] пить «Кровавую Мэри». Я чуть не залпом проглотил пинту водки с рассолом, перцем чили, томатным соком, целой горой хрена, двумя оливками и фаллической конструкцией из маринованной стручковой фасоли. Выпил, запрыгнул обратно в Mustang и погнал его в аэропорт. Про Adchemy я и думать забыл.
10
Zeitgeist, вы уж простите мне такую специфическую ссылку, – это нечто наподобие бара на Татуине из «Звездных войн». От одного похода в туалет там запросто можно подцепить гепатит В. Солнечным воскресным днем здешний пивной сад – лучшее тусовочное место во всем Сан-Франциско. Курить самому не надо – столько человек вокруг дымят травой, что вы словите кайф просто от вдыхания воздуха.
Через неделю мне позвонили из компании и предложили работу. Капитализм в той форме, в какой видели его мои коллеги из Goldman (уже почти бывшие), держался на последнем издыхании. Интуиция подсказывала, что изолированный и замкнутый сам на себе мир технологий останется последним оплотом деловой жизни в грядущем коллапсе. Я поторговался с Adchemy насчет условий предложения со своего персонального телефона с трейдерского этажа Goldman Sachs, рассматривая при этом Млечный Путь из огней манхэттенских небоскребов. Я чувствовал себя единственным, кто надувал спасательный плот, пока остальные все еще вычерпывали воду с тонущего корабля, крича «Есть!» в ответ на приказы капитана.
За неделю до моего последнего дня в компании я пообедал с единственным высшим чином Goldman Sachs, который не был конченым козлом. Скотт Вайнштейн в течение недолгого времени был моим боссом, а в прежних корпоративных жизнях возглавлял бюро по торговле электроэнергией и руководил командой стратегов, занимавшихся кредитно-дефолтными свопами, где я в стрессовой атмосфере выстраивал модели и просчитывал риски. Он был лет на десять старше большинства сотрудников на уровне управляющего директора и работал на Goldman уже около двадцати лет, хоть так и не дошел до уровня партнера. Из-за какой-то особенности работы сосудов (возможно, вызванной курением) его лицо наливалось томатно-красным цветом, когда он был на эмоциях – а он был на них почти все время. И это в сочетании с торсом, похожим на бочку, и быстрым, срывающимся на стаккато говором неопределяемого происхождения – Восточное побережье, но откуда именно? Филадельфия? Балтимор? Возникало ощущение, что Скотт в любой момент может сорваться в пароксизм жестокости на манер Скорсезе. Он был чуть ли не единственным неподдельным человеком, которого я повстречал на этаже трейдеров.
Сидя на сорок седьмом этаже в столовой Goldman Sachs с панорамными видами на 360 градусов на Нижний Манхэттен и Нью-Йоркскую
– Скотт, ты никогда не думал о том, чтобы рискнуть и заняться чем-то своим, а не работать на большую компанию? – спросил я, указывая ему на рой рабочих пчел вокруг нас, уминающих свои благоразумные салаты перед возвращением в трейдерский улей.
– У моих родителей был небольшой семейный бизнес, и я видел, как они проходят через все эти стрессы… то взлетов, то падений. Непредсказуемость жизни ужасно сказалась на них. Никогда не хотел бы представить себя на их месте. Goldman – далеко не идеальная компания, но она продержится долго. Мне не хотелось бы жить в неуверенности.
Через пару месяцев карьера Скотта Вайнштейна в Goldman, насчитывавшая уже двадцать лет, подойдет к внезапному завершению. Его финальный ангажемент состоялся в отделе банковского кредитования – то есть той сферы бизнеса, которая понесла ощутимые потери во время финансовой катастрофы. В группе банковского кредитования царила напряженная атмосфера, и спор между Скоттом и главным трейдером дорос до уровня вендетты. Скотта попросту уволили. Скотт, как и полагается в таких случаях, устроился на аналогичную должность в другом банке, но я никогда не забуду об иронии этого случая, когда уволенным оказался работник, искавший в первую очередь стабильности.
По всему опыту работы, как в крупных компаниях, так и в стартапах (в том числе, нет, даже особенно в Facebook), я всегда предпочитаю – стократно предпочитаю! – подчиняться строгим условиям рынка, переменчивости удачи и причудам пользователей, чем лавировать по политическим соревнованиям в популярности в крупной компании, в окружении посредственностей и ничтожеств, преуспевших в жизни только благодаря хитрости и внешности. Неудачный пример Скотта Вайнштейна стал лучшим примером, который он или кто бы то ни было еще дал мне и который проигнорировал, подвергая себя ужасной опасности.
Через неделю после того обеда я забрал свои вещи из квартиры, где жил с моей теперь уже бывшей девушкой, запрыгнул в кабриолет BMW и провел шесть дней за рулем, чтобы вернуться в Калифорнию, где меня ждало приключение.
Глава 2
Биржа внимания человеческого
Спектакль есть капитал на той стадии накопления, когда он становится образом.
– ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ ОТ СТА, НО НАЗЫВАТЬ ТОЛЬКО КАЖДОЕ СЕДЬМОЕ число, – приказала офицер Кляйн. Пять футов два дюйма в полицейских лакированных туфлях. Я старался не смотреть на ее грудь в униформе и значках. Весьма чахлое состояние мозга мне в этом не помогало.
– 100, 93, 86, 79, 72, 65, 58, 51, 44, 37, 30, 23, 16, 9, 2… Надо ли продолжать по ряду отрицательных чисел? – осторожно спросил я. После многих лет, в течение которых зарабатывал на жизнь математикой, я мог бы продолжать в том же духе всю ночь, даже когда после выпивки едва лыко вязал.