Обезьяны

Селф Уилл

Бонобо направляли гостей к цели при помощи двух длинных шестов. Если кто-либо из людей норовил прихватить больше бананов, фиг и хлеба – такое у них было меню, – чем положено, бонобо оттесняли его от группы и от еды, безжалостно – по крайней мере, так казалось Саймону – охаживая шестами.

Люди, получившие свою порцию, в беспорядке толпились у лагерных ворот. Всего их насчитывалось пять-шесть десятков особей – Саймон не мог показать точно, у всех была одинаково серая шкура, и в сером утреннем свете художник с трудом отличал одних зверей от других. Кроме того, мешал сам вид их отвратительных тел и вялость движений. Глаз

шимпанзе привык отслеживать очень быстрые движения, и Саймону требовалось постоянно себя одергивать, задумываться, удостоверяться, что там, куда он глядел, стоит, сомкнув колени, передние лапы в боки, отвесив челюсть, закатив глаза, та же самая особь.

В этом лесу призраков четверенькали голландцы. Они терлись о людей, пытались чистить их, издавали вокализации, низкие, гортанные звуки, похожие на людские, которые, как им казалось, люди каким-то образом поймут. С точки зрения Саймона, никакого успеха подобные действия не имели – люди совершенно не желали обращать на шимпанзе внимание. Подчетверенькав поближе к толпе, экс-художник поставил уши торчком и смог после этого отличить вокализации представителей одного вида от таковых же другого. Голландцы урчали, ухали, пыхтели и чмокали губами, изо всех сил пытаясь донести до людей мысль, что они просто счастливы быть рядом с ними. Люди со своей стороны просто бормотали что-то бессмысленное, снова и снова бурча по-свински:

– Твоюмать-твоюмать-твоюмать-твоюмать.

Саймон недолго наблюдал за этой сценой – знакомая лапа схватила его за загривок и настучала по шее:

– «ХууууГрааа» доброе утро, Саймон, гляжу, только рассвело, а вы уже на лапах, как и приказывала мадам!

Саймон обернулся мордой к вожаку.

Буснер пребывал в превосходном настроении – утренняя атмосфера лагеря Раушутц ему положительно нравилась, его морда вся обратилась в морщины, подчеркивая, что именитый психиатр заинтригован и размышляет.

– Поползем, – продолжил Буснер, – «гррннн» мадам ждет нас на главной веранде вместе со своими «хух-хух» ближайшими союзниками!

Самцы прочетверенькали через лагерь и запрыгнули на главную веранду. Там уже сидела Раушутц, в другом платьице, таком же отталкивающем, как и вчерашнее, при ней была небольшая группа людей. Саймон почувствовал себя неловко, оказавшись так близко к голым животным, поэтому стал в углу веранды и отвернул морду. Раушутц проводила нечто вроде чайной церемонии, половником наливая в жестяные кружки из большого чана дымящуюся жидкость и вручая кружки в протянутые передние лапы людей.

Судя по всему, угощение людям нравилось. Они опрокидывали кружки в пасти, поднимая глаза к стальной крыше веранды и никак не реагируя на то, что горячий чай заливает им грудь.

– Чай, – тихонько настучал Буснер Саймону по запястью, – нет ничего прекраснее утреннего чая!

Хотя, на взгляд Саймона, эти люди не больше отличались друг от друга, чем те, которых он видел на другом конце лагеря, была тут одна особь, выделявшаяся из толпы, – низкорослый самец с порослью рыжей шерсти между сосков и с не менее тошнотворной порослью шерсти того же цвета между толстых задних лап. Пока Буснер и Раушутц кланялись друг другу, он улучил момент, схватил со стола видавшую виды сахарницу и высыпал ее содержимое себе в разинутую розовогубую пасть, а затем, демонстрируя, видимо, чудеса скорости для человека, побежал с веранды прочь.

– «Хууууу»

он украл сахар! – щелкнула пальцами Раушутц, и все шимпанзе побежали за сладкоежкой.

Тот, конечно, мгновенно получил от краденого весь доступный максимум удовольствия. Ничем иным Саймон не мог объяснить, что самец начал ходить кругами, мяукая и мыча:

– Твоюмать-твоюмать-твоюмать.

Буснер, стоя локоть к локтю с Саймоном, снова застучал:

– Думаю, через пару минут уровень сахара у него в крови достигнет пика – у этих существ поразительно быстрый метаболизм. Они, разумеется, совершенно непривычны к стимуляторам, и «грррннн» потребление кофе и сахара производит на них поистине драматический эффект.

Последствия приема сахара, хотя и не могли считаться драматическими, были на морду. Вор добрался до стены главного барака и, уставившись на нее, стал биться о металлическую преграду раздутой, как у гидроцефала, головой – «бумм-бумм-бумм», – бодая постройку, словно какое-нибудь четвероногое, бык или кабан, бодает дерево. Подчетверенькав к двум наблюдателям, антрополог-радикал осияла номинально возвращенного в дикую природу человека взглядом, который выражал безграничное восхищение, и показала:

– «Хууууу» смотрите, с какой силой и точностью он бьет по стене. Думаю, можно без тени сомнения утверждать, что он очень неплохо понимает законы физики.

Вслед за Раушутц к наблюдателям подполз Джошуа, бонобо, главный помощник самки-вожака, а с ним и остальные члены группы Буснера – Дайкса, которые, пока вожак и его пациент наблюдали за людьми, четверенькали к озеру чиститься. Увидев, что все собрались, Раушутц взмахнула лапами:

– «ХуууууГрррннн» итак, мы хорошо вас приняли, и я уверена, что вы, – антрополог ткнула пальцем в Алекса Найта, чья камера уже давно призывно жужжала, – представите нашу «уч-уч» работу на телеэкране в выгодном свете. А теперь вам пора. Человеческий детеныш, которого вы ищете, живет на юге, в роще, часах в пяти отсюда. Если вы хотите его увидеть и вернуться обратно до темноты, отправляться «хуууу» следует немедленно. Джошуа будет вашим проводником.

Все утро компания четверенькала и прыгала с ветки на ветку. Около полудня путники перевалили через последний зеленый холм и под палящим солнцем спустились к небольшому заливу. На берегу сидела сиротливая группа людей, пять – семь взрослых и пара детенышей. Джошуа, бежавший впереди, неожиданно выскочил из кустов, залаял во всю глотку и принялся скакать туда-сюда, словно пони-собачарка. В результате ему удалось отбить от группы одного из детенышей; бонобо оттащил его в сторону и погнал к обезьянам, стоявшим на задних лапах под сенью деревьев и внимательно наблюдавшим за действиями проводника.

Бедный детеныш идти не хотел, все время отклонялся то влево, то вправо. Глядя на него, Саймон решил, что выглядит он, пожалуй, немного печальнее и несчастнее остальных номинально возвращенных в дикую природу людей, которых художник видел в лагере. Жалкая голая кожа вся в шрамах и ссадинах, морда опухла от укусов насекомых, шерсть на голове давно обратилась в мочало. Джошуа, подогнав детеныша на расстояние пяти метров от шимпанзе, показал:

– Мистер Дайкс, перед вами тот самый человек, которого вы хотели видеть. Тот самый, которого нам прислали из Лондона. Тот самый, которого вожак обозначает Бигглз.