Обитель духа
Шрифт:
Все, кто это видел, говорили потом, что простому коню это совершить не под силу. Аргол, растянувшись в длинном прыжке, молниеносно прыгнул вправо и вверх, глубоко запустив копыта в осыпающийся, заснеженный склон второй сопки. Под копытами противно заскрипела содранная из-под снега щебенка, задние ноги просели, но следующим прыжком конь, напружинившись, вынес Илуге рядом с буланым. Серый остался позади, но и буланый, которому досталось копытом, бежал теперь много хуже. Аргол начал потихоньку уходить вперед. Опасаясь, что и с Арголом поступят так же, вынуждая его от боли что-нибудь выкинуть,
Аргол теперь обошел соперника почти на корпус и Илуге сосредоточился на дороге. Краем глаза он видел, как люди на холмах кидают вверх шапки и восторженно ревут. Аргола теперь это нисколько не смущало. Распаленный, шальной от азарта, он стрелой летел к выходу из котловинки, означавшему конец пути. Сзади гремел копытами буланый, но Илуге чувствовал – ему не хватит сил на то, чтобы обогнать его в последнем рывке.
Он пересек угольную полосу и долго еще скакал вперед, успокаивая коня, который, казалось, нисколько не устал, и, затормозив, игриво вскидывался, наслаждаясь победой, репой и ласковыми словами, на которые Илуге не скупился.
Когда Илуге повернул назад, к бегущим ему навстречу людям, он подумал о том, что ради одного этого момента все стоило вытерпеть. Все.
Потом он узнал, что именно в этот самый момент женщина, лишенная имени, перерезала себе горло у порога ханской юрты. Темрик вернулся, чтобы найти ее там, и снег лежал на ее лице. Это была ее последняя, бессильная месть своему отцу.
Празднование было отменено. Хан, мрачный как туча, приказал похоронить свою дочь со всеми почестями и удалился в свою юрту, еле взглянув на всадника, принесшего ему победу. Люди, разгоряченные после скачек и обескураженные, расходились. Многие главы родов открыто ворчали, что это – нарушение обычая. Иные, тише, – что хан был слишком жесток.
Илуге и сам чувствовал себя так, словно у него что-то отняли. И еще – вину. Получалось, что и смерть Ахат в какой-то мере была делом его рук. Убить врага только кажется, что просто. Оказалось… намного горше.
Он не пошел сразу домой. Отвел коня вместе с притихшим Ундой, поблагодарил, пригласив на угощение и зная, что скорее всего угостить гостя ему нечем. Долго бесцельно бродил по степи, набирая снег в сапоги. Почему все выходит не так, как представляется?
Когда Илуге подошел к своей юрте, он поначалу подумал, что ошибся: оттуда неслись взрывы хохота. Причем женского. И у коновязи стояли лошади – не одна и не две – полтора десятка лошадей! У них гости?
Он откинул полог и растерянно застыл в дверях под восторженным свистом и улюлюканьем, которым его приветствовали… джунгарки, которыми была полна юрта. Молодые, симпатичные, и вовсе не стесняются.
Илуге покраснел до ушей. Напротив нахально улыбалась Нарьяна, рядом с ней – Янира. Похоже, они стали большими подругами в его отсутствие.
И скатерть! На скатерти было полно еды – и сыр, и мясо, и кровяная колбаса, и клецки! Бурдюк с архой гулял по кругу, у многих девушек глаза уже озорно поблескивали.
– Где ты был так долго? – закричала
– Примчались? Откуда?
– А ты что, ему не сказала еще? – удивилась Нарьяна. – Ну так вот: Яниру я к своим взяла. Она попросилась – я и взяла.
Ах, так вот откуда у него в юрте целый женский лагерь! Илуге посмотрел на Баргузена, но тот пожал плечами с видом, что он здесь ни при чем. Судя по всему, он активно строил глазки ближайшей девице – явной хохотушке, веснушчатой, с широким улыбчивым ртом.
Увидев, что Янира с надеждой и опаской вглядывается в его лицо, Илуге одобряюще улыбнулся. Горечь понемногу уходила. Он сделал то, что должен был сделать, – или был бы сейчас убит сам. Он победил – и был бы убит, если бы не сделал этого. Он вдруг остро ощутил, что мог бы быть мертв уже сейчас. Жизнь хрупка, и печали в ней намного больше, чем радости.
А сегодня у них прибавилось друзей. Они больше не одиноки, не беспомощны, не отвержены. Победа сладка тогда, когда ее есть с кем разделить. Илуге понял это только сейчас, увидев радостные и восхищенные лица вокруг, и восторг, поднимающийся изнутри.
– Пью за победителя! – Когда бурдюк дошел до нее, Нарьяна поднялась и, запрокинув голову, сделала большой глоток. Глядя на него через костер, протянула бурдюк. Его горлышко было влажным от ее губ и архи, взгляд темных глаз жег. Что-то теплое ударило в грудь, распустилось внутри цветком. Илуге почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
– Пью за своих друзей! – сказал он, принимая сосуд. Арха обожгла горло, в голове сразу зашумело.
Девушки щебетали все разом, перебивая друг друга и ничуть не смущаясь этого. Янира была уже явно своей в этой стайке, и Илуге порадовался за нее. Приятно было так сидеть – ему еще не доводилось быть героем в окружении стольких красавиц.
Оказалось, это были не все гости на сегодня. Следом пришел Унда.
– Эва, герой, да ты все сливки собрал! – засмеялся он, когда вошел. – На все становище слышно, как в твоей юрте женщины заливаются. Я поспорил с Чонрагом, что пойду и выясню, десять их или больше!
– Ну и кто проспорил? – весело спросила веснушчатая подружка Баргузена.
– Чонраг, – торжествующе ухмыльнулся Унда.
– Тогда с него бурдюк архи, – решительно заявила Нарьяна. – Так ему и передай.
Она была, пожалуй, слегка пьяна, но это ей даже шло – из глаз ушло тяжелое, печальное выражение, движения стали более легкими, – словно кобылица, везущая тяжелый груз, вдруг оказалась на свободе. Еще бы! Тулуй, пожалуй, немало отравлял ей жизнь – ей, которой и без того пришлось кормить три беспомощных рта!
Унда крякнул.
– Пожалуй, что я знаю, где архой разжиться!
Он вышел и все услышали его насмешливый голос:
– Эй, Чонраг! А ты проиграл!
Девушки грохнули хохотом и смеялись еще долго, слыша, как парень пытается отпереться от свалившегося на него должка.
Унда и Чонраг вернулись быстрее, чем все ожидали, – должно быть, ханский конюх уговорил кого-то из челяди: угощение-то для праздника было приготовлено, что ж ему пропадать! Помявшись на пороге, Чонраг спросил, можно ли… можно ли еще кое-кому присоединиться?