Обитель любви
Шрифт:
Тесса недавно провела телефон к себе в кабинет. Услышав на другом конце провода ее голос, он спросил:
— Ты помнишь эти строчки: «Как мотылек к звезде стремится, как ночь стремится к утренней заре, в печали тяга зародится к тому, что вдалеке»?
— Шелли? — догадалась она.
— Точно. Радоваться тому, что вдалеке, всегда легче, Тесса.
— Не для меня, — ответила она. — Я всегда хотела, чтобы моя счастливая звезда была рядом. Это звучит по-женски, да?
— Значит, ты уже об этом задумывалась?
— И еще как!
— Я
— Что вы хотите этим сказать, дядя? У вас пошла нефть?
— Нет, но она хлещет у Шелли. Следующим буду я.
— О дядя!..
— Да, это я, твой дядя. А кто другой, по-твоему, может, не боясь, показать свою глупость, читать стихи своему благодетелю?
Тесса молчала.
— Тесса? Ты слушаешь?
— Я плачу... Дядя, я так за вас рада...
— Голос у меня мрачный, но ты не обращай внимания. Знай: такой замечательной услуги мне в жизни еще никто не оказывал. Никогда!
Повесив трубку, Три-Вэ бросил на стойку бара монету за разговор. Больше он никому звонить не стал. Оперся обеими руками о засыпанную крошками стойку бара и замер. В тот день, когда в Лос-Анджелесе забил первый фонтан, он, весь черный от нефтяного душа, бегом бросился в город. Пробежал целую милю, даже не заметив этого. Он хорошо помнил, какой переполох вызвало его появление в магазине скобяных товаров Ван Влита. Отец запомнился ему грязным, с гордо выпрямленной спиной, в сюртуке. Он вспомнил, как смеялся тогда от радости молодой еще, светловолосый Бад. Вспомнил, как Амелия удивленно взглянула на него своими темными глазами. Три-Вэ тогда охватил страх, что она не простит его. Но удивление в ее глазах сменилось прощением. Тогда эта хрупкая очаровательная девушка, будучи женой брата, уже носила под сердцем ребенка. От него, от Три-Вэ! Только Три-Вэ узнал об этом позже.
Десятого сентября нефть пошла и на его участке. К тому времени на Сигнал-хилл уже было налажено оживленное движение грузового транспорта. Сюда везли буровое оборудование и ставили вышки: топоры стучали днем и ночью. Представители нефтяных компаний предлагали огромные суммы за нефть и бензин. Здесь получили работу те, кто до этого ни разу в жизни не бывал на нефтяных промыслах. Шлюхи уже расставили свои палатки. Проститутки поджидали клиента снаружи, снова и снова утюжа для вида одну и ту же рубашку. До тех пор, пока внутрь не входил кто-то из рабочих, закрывая за собой полог. Иногда шахты загорались, и нефтяные компании использовали для борьбы с огнем пар из паровых котлов, грязь, стофунтовые заряды динамита...
На шумном Сигнал-хилл, где он, бывало, грезил о мифическом острове, на Сигнал-хилл, где неудачи только добавляли ему упрямство, Три-Вэ стал миллионером.
Жарким октябрьским утром новый шофер-китаец отвез Лайю и Кингдона — мимо суматошного и шумного Сигнал-хилл, — в лос-анджелесскую гавань. Репортеры поджидали их на пирсе, где стояла «Султанша».
— Миссис Бэлл, почему вы решили отправиться в Париж?
— Я получила приглашение на съемки, — ответила Лайя.
— Кто продюсер?
— Я назову вам его имя... Но только после того, как соглашусь на эту роль. — Она очаровательно улыбнулась. — Но могу сказать уже сейчас: это будет нечто очень значительное, чего у меня еще не было.
— Капитан Вэнс, а вы едете в Париж?
— Увы, у меня много работы.
— Но вы же только что закончили вашу последнюю картину...
— А на следующей неделе я начинаю сниматься в очередном боевике, где опять буду летать. Называется «Покорители поднебесной выси».
Заверещала какая-то дамочка-репортер:
— Но путешествие через Панамский канал вполне могло бы стать вашим вторым медовым месяцем!
— Мне это уже говорили, — ответил Кингдон.
— Значит, у вас все хорошо?
— Мы все та же небесная парочка, — ответил Кингдон. — А теперь прошу простить нас...
Они ушли с палубы.
В каюте Лайи стояло пять огромных корзин с лилиями. Визитных карточек среди цветов не было, так как все они были присланы Кингдоном.
— Если тебе что-нибудь потребуется, телеграфируй, — проговорил он.
— Спасибо, милый.
— Тебе известно имя того человека в Акапулько? — спросил он, доставая из корзины бутылку шампанского.
— Сеньор Антойя, — сказала она, уходя в ванную за стаканами.
Хлопнула пробка, Кингдон разлил шампанское.
— Счастливого пути, — сказал он.
— О сеньоре Антойе, дорогой, можешь не беспокоиться.
— Я о тебе беспокоюсь, — сказал он и выпил. — Лайя, если тебе что-нибудь понадобится... Мы останемся друзьями, помни об этом.
— Ты и так уже столько сделал для меня, — сказала она. — Почему ты так старался?
— Черт его знает!
— Тебя трудно понять, — продолжала Лайя. — Может быть, поэтому тебе все и удается.
— Если что, Лайя, не стесняйся...
— Во Франции я собираюсь много работать, — ответила она, улыбнувшись дежурной улыбкой.
— Да, я знаю, — солгал он, зная, что ни один режиссер на земле уже никогда даже близко не подпустит ее к кинокамере.
— Я думаю, они не обратят внимания на эту дурацкую «Книгу обреченных», — сказала, бодрясь, Лайя. — Они там все просто помешаны на американцах.
Догадывалась ли она хотя бы смутно о том, что «Книга обреченных» — пожизненный приговор? Он надеялся, что не догадывается.
Кингдон чмокнул ее в щеку.
— Береги себя, Лайя, — сказал он.
— Мистер Незнакомец, вы лучше за собой присмотрите. Если кто из нас первым нарвется на неприятности, так это вы.
Глава двадцать третья
Как-то ноябрьской ночью в Орлином Гнезде во всех комнатах на первом этаже горели эвкалиптовые дрова.