Обитель снов
Шрифт:
Портило благостную картину одно-единственное обстоятельство – дядя клятвенно обещал вырвать непутевому племяннику все конечности и отростки в случае порчи раритетной одежды. Уж лучше носить старые джинсы, чем таскать на себе мину замедленного действия – чуть посадил пятно, и ба-бах, полетели руки-ноги по закоулочкам!
– Так-с, повернись-покажись, – дядя вошел в подсобку и теперь разглядывал принарядившегося Ника. – Для местных шалашовок выглядишь вполне пристойно.
– Спасибо, наверное…
– Расслабься ты, костюм должен сидеть, это же вторая
Ник протестующее замахал руками – под номером три всегда шло напоминание о страшной каре, которая полагается за «арманивредительство».
На прощание дядя вручил преобразившемуся племяшу двадцатилитровую канистру с солярой:
– Отвези к генератору, чего порожняком гонять. Да стой ты, сам на тележку поставлю, угадишься ведь! Все, иди, веселись. Я мешать вашим гормональным игрищам не буду, дойду до соседней станции, дела кое-какие улажу. До завтра, спиногрыз!
Ник уже вкатил было тележку в любезно распахнутую дверь, как неожиданно вспомнил о подаренной пачке сигарет:
– Дя, я сегодня чаевые нефиговые получил, – он продемонстрировал презент.
– Богато, ничего не скажешь, – дядя присвистнул от удивления. – И что, претендуешь на всю пачку? Для некурящего…
– Не для себя, форсануть бы перед дамочками…
– Хороший понт дороже денег, – медленно протянул дядюшка, усиленно массируя наморщенный лоб. Знак глубокой задумчивости. – Давай так: для левых девиц это слишком круто, моя жаба такого расточительства не одобряет.
Нику хотелось узнать, наконец, что за жаба такая, упоминаемая второй раз на дню, но перебивать старшего он поостерегся.
– А вот Ольгу свою угости сигареткой, побалуй немного. Красавицы это любят. Ну, все, адьё, мой юный друг, гуляй!
Дорога предстояла недолгая. Прямо из подсобки магазина к месту назначения вел небольшой то ли туннель, то ли лаз шириной в полтора метра и высотой – чуть более метра восьмидесяти. Высоченному крепкому дяде приходилось здесь пригибаться, а вот щуплый и не особо рослый Ник чувствовал себя вольготнее. Однако чертов костюм, будь он неладен, держал в постоянном напряжении, заставляя беречь драгоценные рукава от контакта с шершавыми, неоднородными стенами. Зацепился одежкой – иди вешайся.
Через несколько десятков шагов туннельчик раздался до размеров небольшой комнаты. Здесь был установлен генератор, по соседству с ним расположилась батарея пустых канистр. Ник, растолкав пустую тару, аккуратно припарковал тележку. Свежую канистру со следами неподсохших масляных пятен снимать с нее не стал, логическая цепочка «грязные руки = испачканный костюм = вырванные с корнем конечности» убедила отложить физические упражнения до более подходящих времен. Лишь бы в генераторе осталось хоть немного горючки! Но ведь проверять уровень соляры значит вновь подвергнуться опасности четвертования… После некоторых колебаний Ник решил довериться судьбе и, соблюдая максимальную осторожность при обращении
Под ворчливое тарахтение дизеля Ник отправился дальше. Самое валидольное, по дядиной терминологии, испытание ждало впереди – после «генераторной» коридор вновь сужался. До очень некомфортных семидесяти сантиметров… Приходилось передвигаться боком, приставными шагами.
У коридора была своя история, о которой Ник узнал лишь недавно, и, естественно, не от маниакально скрытного дядюшки. Рассказал один из покупателей, а истинность его слов подтвердили многие. Этого прохода в прежнем метрополитене не существовало, коридор обрывался на техническом помещении, называемом ныне «генераторной». Узенький лаз в бетоне и земной породе пробили благодарные жители станции. Благодарные дяде – его, Ника, дяде!
Донская вымирала, целиком и полностью, всем своим населением. Медленно, человек за человеком угасала от эпидемии, которую научились лечить еще в двадцатом веке. На беду – исключительно антибиотиками. У бедной, захолустной станции их не было, как не было и средств, что приобрести у более везучих и зажиточных соседей. А кто придет на помощь умирающему бедняку, к тому же больному заразной, смертельно опасной дрянью? Кто отдаст ему последнее, самое драгоценное, что припасено на черный день для себя и своих детей?
Но появился на станции изможденный, израненный человек, который сам еле держался на ногах. Он истекал кровью, и, казалось, смерть уже заглядывает в его глаза. Единственное, что не давало ему лечь на землю и с облегчением принять неизбежное, – маленький, испуганный мальчик, его племянник. Ребенок, чья жизнь зависела от его жизни.
Пришедший на станцию отдал лекарства больным – у него была целая сумка медикаментов, и он не пожалел ничего. А когда лекарств не хватило, оставил племянника на попечение спасенным, собрал последние силы и ушел к соседям, где обменял все свое оставшееся имущество, среди которого попадались настоящие диковинки, на столь необходимые таблетки.
И вернулся. Исцелил целую станцию, а сам слег в больницу на долгие-долгие месяцы. Теперь спасенные боролись за жизнь своего спасителя. И обманули-таки безносую, вытащили его с того света.
Только ни один житель станции не посчитал долг возвращенным. Они спасли человека, он же – несколько сотен людей. И эти несколько сотен никогда не забывали и не забывают до сих пор, кому обязаны всем.
Ника распирало от гордости за своего дядю. Конечно, он не помнил момента, когда им подарили шикарное место под антикварный магазин в самом центре станции, не помнил, как сталкеры уходили в опасные экспедиции, лишь бы пополнить полки магазинчика новыми драгоценными товарами, не помнил, как, работая в несколько смен, без остановки, жители пробили в земной тверди проход, соединивший лавку с заброшенным техблоком, который позже стал их с дядей квартирой. Настоящей трехкомнатной квартирой! Не палаткой, не домиком из пластика и картона, а квартирой – с каменными стенами, потолком, железными дверьми и даже окнами, пусть и декоративными.