Обитель
Шрифт:
Мне во всем этом отводилась роль пассивного наблюдателя. Я не мог, да порой и просто не успевал вмешиваться в стремительный круговорот их жизни, их правил, их выборов… Но для себя я твердо решил как можно скорее увезти отсюда явно обезумевшего Звезди-на, упросив, уговорив, на крайний случай – заставив прервать эту его «миссию» в этом монастыре. Да, это только их жизнь, их страна, их война, но… Как-то все у них не так… И даже сами они, скорее всего, это понимают. Но все равно не отступятся. Ни одни, ни другие…
Комиссара явно лихорадило. Дрожащей рукой он засунул маузер в кобуру и прикрикнул на застывших красноармейцев:
–
– Так у них нет ничего,- робко заметил один из бойцов.- Нищенская церквушка какая-то… Даже в кассе всего пятнадцать рублёв нашли…
– Тогда-заколотить этот гадюшник! – рявкнул Звездин.- Иконы – сжечь, кресты – снять. Нечего давать трудовым массам повод для самообмана! С буржуазно-церковным прошлым покончено! И ничего не должно о нем напоминать!
– А как быть с ключом?
– С чем?
– Источник здесь, который они святым считают. Засыпать-то не получится… Да и откопать могу…
– Найдите в ближайших деревнях бур и просверлите. Вода уйдет. Сами додуматься не можете? Все! Исполнять!
– Господин Звездин,- начал было я.- Я хотел бы…
Но бледный, с лихорадочным огнем в глазах, комиссар лишь жестко рассек ладонью воздух, словно обрубая любую возможность общения:
– Потом, господин Блейз! Все – потом. Сейчас не до вас. Не мешайте.
И ушел. Солдаты подняли и унесли тела убитых. Площадь перед храмом опустела. Остался лишь я и невозмутимо наблюдающий за мной латыш.
– Ну и как вам все это? – спросил я.
Красный командир пожал плечами:
– Мое дело – выполнять приказ.
– А сами что-то решаете?
– Я решил: выполнять приказы.
– Тоже позиция,- вздохнул я.- Только понять не могу: почему именно в латышах проснулась такая стойкая тяга к большевизму?
– Они обещали нам свободу,- четко ответил он.- Моя страна оч-чень маленьк-кая… Все хотят завоевать. Никто не хочет дать свободу. Это – редкий шанс… Мы все эт-то понимаем…
– Вот оно что… Тоже «жертвенность»… Я нахожусь в этой стране всего несколько дней, и знаете, что я думаю?..
– Знаю,- неожиданно усмехнулся этот «робот».- Я нахожусь здесь дольше вас.
– Понятно,- вздохнул я.- И теперь вы будете ходить за мной по пятам все время?
– У меня приказ.
– Вот интересно: а если комиссар отдаст вам приказ и меня расстрелять?
– Не отдаст.
– Почему?
– У него тоже приказ. Мы приехали сюда за вами.
– А если все же отдаст? Он промолчал.
– И это тоже понятно,- усмехнулся я.- Куда мы теперь?
– Ваше дело.
– Я собираюсь пойти к себе.
– Мои вещи уже в вашей комнат-те. Солдаты постелили мне на полу. Не обращайте на меня внимание.
– Легко сказать… Ладно, пойдемте…
В комнате он снял шинель и, сев на табурет возле двери, замер, словно окаменевший сфинкс.
– Вы – член большевистской партии или просто наемник? – осведомился я, твердо намеренный выдать из этого невольного соседства максимум информации.
– Я член латышской социал-демократической рабочей партии.
– Это было обязательное условие? Чуть помедлив, он кивнул.
– Вы же профессиональный военный. Скорее всего – младший командный состав… Значит – социально
– Мы им нужны.
– Сейчас. А через десять лет? Двадцать? Что будете делать, когда все это закончится?
– Хотелось бы вернуться домой… Но это – вряд ли.
– Тогда я совсем ничего не понимаю. Вы готовы убивать по приказу, жечь, разрушать… У вас странное понятие о жертвенности, господин Плаудис. Уверены, что Советы – на века? Вы уж простите мои расспросы, но это не праздное любопытство. Как вы понимаете, я составляю отчет для своего руководства в Лондоне. Мы хотим понимать: с кем имеем дело.
– Надеетесь вернуться?
– Да уж постараюсь,- заверил я.
– Тогда никого ни о чем не расспрашивайте.
– Почему же? Здесь все много и охотно говорят. Особенно большевики. Это и называется «пропаганда». Но если уж даже крестьяне и те не все им верят, то вы-то… В чем дело? Ведь вы понимаете, что их обещания – невыполнимы.
– Латвия – очень маленькая страна,- повторил он.- Зеленые долины… Много зеленых долин в очень маленькой стране. Мы очень древняя страна. И нас все время кто-то завоевывал. Сотни и сотни лет мы были вассалами немецких рыцарей… Мы не ораторы. Нас веками отучали говорить. Мы умеем петь. Вся Латвия – это зеленые равнины, реки и много-много печальной музыки. Все, что у нас есть, это маленькая страна, музыка и надежда… Мы очень любим все это.
– У вас же нет гарантий, что вас не обманут…
– Мы поклялись выполнять приказы,- сказал он.- Они обещали свободу. Мы будем держать слово.
– Матис, а вы сами верите в Бога? Ответом было молчание.
– Хорошо. Тогда вот что… Я не зря напомнил вам о том, что вы прибыли сюда именно за мной. И приказ этот исходил не от Звездина, а от тех, кто сидит куда выше, чем он. Завтра, скорее всего, у нас с ним состоится очень неприятный разговор. Продолжать так бесчинствовать здесь я ему просто не дам. Само мое участие во всем этом безумии может очень осложнить еще даже не начавшиеся переговоры. Приказ приказом, идеология – идеологией, но я не думаю, что ваше начальство будет радо узнать, что именно он мне здесь демонстрировал. Классовая борьба – это понятно, но, полагаю, руководству Советов все же хотелось бы сохранить хотя бы видимое приличие в глазах мировой общественности. Так что в ваших же интересах помочь мне завтра убедить господина Звездина отпустить арестованных и заняться выполнением своего прямого приказа: сопровождением меня в Петроград. Мне в любом случае придется написать подробный отчет о происходившем. И не я, а именно ваш комиссар дискредитирует власть Советов в глазах международного сообщества. И я все это постараюсь доходчиво истолковать господину Звездину. И я хочу, чтоб вы помнили о том, кто я, и о данном вам приказе по моей охране. Вот такой суровый выбор.
– Нет выбора,- пожал он плечами.- Я всегда выполняю приказы. Комиссар тоже. Я это знаю, и он это знает. Вы выполняете свой приказ. Наши цели не противоречат друг другу и должны быть достигнуты. Он это тоже знает.
– Вот и хорошо,- сказал я.- А теперь можете отдыхать. Я буду работать и выходить из комнаты не собираюсь. Насмотрелся уже… А вот вам надо набраться сил перед обратной дорогой.
Он остался неподвижен, словно вовсе не услышав меня.
– Ну, воля ваша,- пожал я плечами и, устроившись за столом, раскрыл рукопись…