Обитель
Шрифт:
– Ладно, – соскребая храбрость, прошептал Глеб.
Он прокрался мимо двери к открытому окну, взялся за подоконник и заглянул внутрь. Источником света являлась лампочка, которая периодически мигала, словно вздрагивала.
– Электричество? – прошептал Глеб с удивлением.
Внутри дом, как и снаружи, выглядел старым, забытым, ветхим. Под лампой стоял обеденный стол, накрытый на четверых, на тарелках находилась сгнившая еда, в которой едва ли можно было распознать еду; в центре – общие крупные тарелки с едой. Даже мух этот потемневший и гниющий пир не привлекал. У стены стоял буфет с посудой, у другой – два кресла и миска для собаки, а на стене висела большая картина с пейзажем. И было две светлых двери. Одна напротив
Глеб прислушался и забрался внутрь дома. Кроме воняющей, но будто остановившей гниение и разложение, еды ничего пугающего в столовой не было. А паутина и пауки казались обыденными.
Глеб прошёл к двери слева, прислушался и повернул округлую многогранную ручку из стекла. Дверь со скрипом открылась, и он заглянул в помещение.
В отличии от столовой, здесь у мух был пир, и их жужжание соревновалось с кряхтением старого холодильника. Неяркий свет лампочки показывал: грязь, пыль, странные высохшие следы на плиточном полу; ободранные обои, хлипкую, старую линию тумб и кухонные шкафчики. На верхней полочке теснились банки с истёршимися надписями, но все они были на английском языке: «Sugar», «Flour», «Cinnamon», «Salt» 5 ; у других баночек не было надписей или они стёрлись. Слева находилось закрытое окно с вялыми шторами; справа – дверь. На тумбах и плите, в мисках и кастрюлях лежали: кишки, желудки, и иные внутренности. На горе грязной потемневшей посуды в раковине валялось копыто. В центре располагался небольшой круглый стол с некогда белой скатертью – она лежала криво, а один угол свисал ниже остальных. На столе стояли стеклянные банки: в одной были зубы и клыки, в другой – когти. А в миске для салата находилось коричнево-красное месиво чего-то, что было уже не разобрать.
5
«Сахар», «Мука», «Корица», «Соль»
Со кривлённым лицом, полным ужасом и отвращением, Глеб закрыл дверь. И выдыхая смрад, направился к другой.
– Пожалуйста, – прошептал он и положил руку на округлую ручку. – Пожалуйста.
Он повернул ручку, но дверь оказалась заперта. Выдыхая, он свесил голову; собрался и вернулся к первой двери.
– Ладно, – прошептал он. – Просто пройди быстро и старайся не смотреть.
Повернув ручку, он задержал дыхание и вошёл в кухню. Не глядя на гниющие внутренности, он по косой прошёл к единственной двери и молился, чтобы она была не заперта. Он взялся за ручку и намеревался её повернуть, как вдруг – по ту сторону послышался скрежет по дереву. Глеба парализовало страхом, а задержанный воздух вышел. Клацающие, иногда царапающие шаги по дощатому полу приближались, а волоски на руках Глеба встали дыбом.
Часто дыша и впадая в панику, Глеб попятился – наткнулся поясницей на столик и банки звякнули друг об друга. Чья-то рука легла на ручку по ту сторону двери, и та скрипнула. Глеб понял, что добежать до столовой он не успеет и, не разворачиваясь, присел – залез под стол и не сводил взгляда с двери, которую было видно наполовину.
Дверь со скрипом открывалась. А Глеб, скрывшись в тени и подтянув к себе ноги, замер и зажал рот рукой.
Дверь открылась. Глаза Глеба расширились, а рука теснее сжала рот. Он видел неестественно длинные худые ноги и торс тела в тёмных брюках длиной до середины голени. Бледная кожа ног сменялась на тёмно-коричневый и вместо стоп были четырёхпалые птичьи лапы: три пальца спереди, один сзади; и у них были длинные скрюченные когти. Длинные худые руки с бледной кожей опускались вдоль тела и были видны тонкие длинные пальцы с чёрными ногтями.
Глеб бы хотел придвинуться к краю столика и выглянуть – увидеть верхнюю часть худого неестественно-вытянутого корпуса, увидеть голову. Но он не стал рисковать – сидел, замерев
Ноги с птичьими стопами пришли в движение – шли клацающими шагами по плиточную полу, а из спины вырастали сложенные тёмно-коричневые совиные крылья. Они опускались подобно подолу, прикрывали тело сзади, а нижние перья иногда касалась плитки кухни. Глеб с ужасом следил за существом, но голова не шевелилась – словно она и шея обратились в каменный лёд.
Существо открыло холодильник, в котором лежали головы различных животных. На верхней полке стояла банка с глазами, вторая – с языками; а контейнер был наполнен чем-то тёмно-красным и овальным. Существо прошло к тумбам, взяло что-то из верхнего шкафчика и вернулось к холодильнику; вязало что-то из контейнера и положило во взятую кастрюльку; взяло лёд из морозильника и засыпало в кастрюльку. И закрыв холодильник, существо медленным клацающим шагом вышло из кухни.
Дверь со скрипом закрылась. Клацающие, иногда царапающие шаги удалялись. А Глеб сидел и не мог пошевелиться. Его разум всё ещё пытался использовать логику, пытался объяснить происходящее, но не мог. Казалось бы, что все те фильмы ужасов, которые Глеб смотрел, должны были подготовить к ужасу в реальности, но они едва справлялись со своей задачей.
Шагов не было слышно с минуту. Глеб выбрался из укрытия. У него возник порыв любопытства, чтобы открыть холодильник и посмотреть, что взяло существо, но не стал, а прошёл к двери. Он долго прислушивался, собирался – повернул ручку и приоткрыл дверь.
Тишина. Будто появление существа было каким-то жутким наваждением.
Из окна слева падал бледный свет ночи и освещал коридор, который тянулся направо. Перед Глебом находился бок лестницы, которая примыкала к стене. В лестнице была невзрачная дверь, вероятно ведущая в подвал. А справа был какой-то источник света.
Пылая волнением и страхом, Глеб вышел в коридор. Прикрыв дверь, он взглянул на верх лестницы, сколько ему было доступно – там была темнота, тревожная тишина. Глеб двинулся вдоль лестницы. Доска скрипнула – и он замер, а сердце быстро застучало.
Тишина протягивалась и проседала – словно старая паутина. Но никто не появился.
Сглотнув, Глеб продолжил красться; каждый раз, когда раздавался скрип, его лицо дёргалось или морщилось, и он на секунду замирал. Он прошёл мимо запертой двери, ведущей в столовую, справа; прошёл мимо лестницы слева – и вышел в линию коридора, которая соединялась с пройденной и вместе они образовывали букву «Т».
Справа была прихожая и двустворчатая входная дверь. Перед ней лежала обувь: женская, мужская, детская двух размеров. На крючках висела старомодная и старая верхняя одежда; на полке, над ней – коробка, головные уборы. Над покосившейся тумбой висело мутное зеркало в толстой раме. На полу валялась вешалка-стойка для одежды и несколько высушенных шкур мелких животных.
Слева было пусто, только валялось несколько вещей, а в углу стоял цветочный горшок с сухим стеблем. И две двери. Глеб прошёл мимо лестницы, открыл дверь, которая была напротив входной, и заглянул.
Темно. Из небольшого окошка падал туманно-лунный свет и вылавливал очертания старинного унитаза и ванной со шторкой, а круглое зеркало блеснуло, словно шикая и прогоняя.
Глеб открыл соседнюю дверь и с осторожностью заглянул. Там было темно, из наполовину зашторенного большого окна падал свет. Виднелись очертания просторной комнаты, вещей и беспорядка. Единственное что различил Глеб это камин, на который он смотрел наискосок от двери, а перед камином стоял четырёхместный диван.
Закрыв дверь, Глеб прокрался обратно к лестнице и смотрел на верх, утопающий в темноте. Он был рад, что не слышал того существа; но и в то же время – это тревожило. Будто оно сидело в темноте и выжидало, и у Глеба возник порыв убежать. Но он помнил о девушке.