Облачный атлас
Шрифт:
Позади расколотого молнией бука луг опускается к декоративному озеру, звенящему от множества лягушек. Знавало и лучшие времена. Ненадежный пешеходный мостик соединяет берег с островом, а на воде в огромных количествах цветут желтовато-красные лилии. Время от времени по воде бьют хвостами серебряные караси и блещут в ней, как новые пенни. Украшенные бакенбардами оранжевые утки крякают, выпрашивая хлеб, этакие изысканно наряженные попрошайки — вроде меня самого. В лодочном сарае, выстроенном из просмоленных досок, гнездятся ласточки. Под грушевыми деревьями — когда-то здесь был сад? — я улегся на землю и предался ничегонеделанию, искусству, которым в совершенстве овладел во время своего выздоровления. Между ничегонеделанием
Только и успел, что переодеться в единственную чистую рубашку, прежде чем позвонили к обеду. Миссис Кроммелинк извинилась — аппетит у ее мужа все еще слаб, а юная особа предпочитает есть в одиночестве. Ничто не подходило мне лучше. Тушеный угорь, кервелевый соус, легко пляшущий на террасе дождь. В отличие от Фробишеров и большинства английских семей, с которыми я знаком, еду в шато не поглощают в полном молчании, и мадам К. рассказала мне немного о своей семье. Кроммелинки жили в Зедельгеме с тех отдаленных дней, когда Брюгге был самым оживленным портом Европы (трудно в это поверить, но так она мне сказала), и Ева увенчала собой шесть веков улучшения породы. Как-то потеплев к этой женщине, я с ней согласился. Она подается вперед, как мужчина, и курит пахнущие миррисом сигареты через мундштук из носорожьего рога. Заметила, однако, довольно резко, что из мира, по-видимому, исчезли все ценности. В прошлом ей довелось пострадать от вороватых слуг и даже от одного-двух обнищавших гостей, если я могу поверить, что люди могут вести себя так бесчестно. Заверил ее, что мои родители страдали от того же самого, и вытянул щупальца — касательно моего прослушивания.
— О вашем Скарлатти он отозвался как о «не вполне загубленном». Вивиан презирает похвалу — он против ее раздачи и получения. Он говорит: «Если люди тебя хвалят, значит, ты не идешь своим собственным путем».
Спросил ее прямо, считает ли она, что он согласится меня принять.
— Я очень надеюсь на это, Роберт. — (Другими словами: поживем — увидим.) — Вы должны понять: он смирился с тем, что не напишет больше ни единой ноты. Это причинило ему огромную боль. Воскрешение надежды на то, что снова сможет сочинять, — что ж, это не такой риск, на который можно решиться с легкостью.
Вопрос был закрыт. Я упомянул о своей встрече с Евой, и мадам К. проговорила:
— Моя дочь была невежлива.
— Всего лишь сдержанна, — таков был мой безупречный ответ.
Моя хозяйка наполнила мой бокал доверху.
— У Евы тяжелый характер. Мой муж был очень мало заинтересован в том, чтобы вырастить из нее юную леди. Ему никогда не хотелось детей. Существует мнение, что отцы и дочери души друг в друге не чают, правда? Но здесь совсем другой случай. Ее учителя говорят, что она старательна, но скрытна, и она никогда не пыталась развить свои музыкальные способности. У меня часто бывает такое чувство, что я совсем ее не знаю.
Я долил доверху бокал мадам К., и она вроде бы повеселела.
— Послушать только, как я причитаю. А ваши сестры, месье, я уверена, настоящие английские розы с безукоризненными манерами?
Очень сомневаюсь, чтобы ее интерес к женской ветви семьи Фробишеров был искренним, но этой женщине нравится смотреть на меня, когда
Нынешним утром, в понедельник, Ева соблаговолила разделить с нами завтрак — браденгемская ветчина, яйца, хлеб всех сортов, — но девушка изводила свою мать мелочными придирками, а все мои замечания отсекала бесцветными oui или резкими non. [42] Эйрс чувствовал себя лучше и потому ел вместе с нами. Затем Хендрик отвез их дочь на очередную неделю в школе — Ева столуется и ночует у городской семьи, Ван-Элей или вроде того, чьи дочери ходят в ту же школу, что и она. Весь шато вздохнул с облегчением, когда «коули» исчезла с тополиной аллеи (которую называют аллеей Монаха). Уж очень Ева отравляет здешнюю атмосферу. В девять мы с Эйрсом перешли в музыкальную комнату.
42
Да… нет (фр.).
— У меня в голове, Фробишер, вертится одна мелодийка для альта. Давайте посмотрим, сможете ли вы ее записать.
Рад был это услышать, поскольку ожидал, что начинать придется с мелочей — переписывания набело черновых нотных листов и проч. Если бы я в первый же день доказал свою ценность в качестве чувствительной авторучки В. Э., то получение искомой должности было бы уже почти решенным делом. Сел за его стол, наточил карандаш, взял чистый нотный лист и стал ждать, чтобы он одну за другой называл свои ноты. Неожиданно этот чудак заревел:
— Та, та! Та-тата татти-татти-татти, та! Ясно? Та! Татти-та! Спокойная часть — та-та-та-ттт-ТА! ТАТАТА!!!
Ты понял? Очевидно, старый пень находил это забавным — возможности записать выкрикиваемую им фальшь нотами было не больше, чем составить партитуру криков дюжины ослов, — но секунд через тридцать до меня дошло, что это не шутка. Пытался его остановить, но он был так поглощен своим «деланием музыки», что ничего не замечал. Я впадал во все большее и большее отчаяние, а Эйрс тем временем все продолжал, продолжал и продолжал… Мой замысел был неосуществим. О чем я думал на вокзале Виктория? Удрученный, дал ему исполнить всю его пьесу, лелея слабую надежду на то, что, если она полностью сформируется у него в голове, позже будет легче воспроизвести ее снова.
— Вот и все! — провозгласил он. — Уловили? Теперь, Фробишер, напойте ее вы, и посмотрим, как она звучит.
Спросил, в какой мы были тональности.
— Си-бемоль, разумеется!
Ключевые знаки темпа? Эйрс ущипнул себя за переносицу.
— Вы что, хотите сказать, что не уловили моей мелодии?
Встряхнувшись, напоминал себе, что он полностью невменяем. Попросил его повторить мелодию, гораздо медленнее, и одну за другой обозначить все ноты. Последовала напряженная пауза, длившаяся, как мне показалось, часа три, в течение которой Эйрс решал, разразиться ему гневом или нет. В конце концов он издал мученический вздох.
— Четыре восьмых, меняющиеся на восемь восьмых после двенадцатого такта, если вы умеете считать до двенадцати.
Пауза. Вспомнил о своих денежных трудностях и закусил губу.
— Тогда давайте пройдемся по всему снова. — Покровительственная пауза. — Готовы? Медленно… Та! Какая это нота?
В последовавшие за этим страшные полчаса я вынужден был угадывать все ноты, одну за другой. Эйрс подтверждал или отрицал мои догадки, устало кивая или мотая головой. Когда мадам К. внесла вазу с цветами, я изобразил на своем лице SOS, но В. Э. сам заявил, что у нас был день великих испытаний. Когда я удалялся, то слышал, как Эйрс (ради моего блага?) проговорил: