Облачный атлас
Шрифт:
Я был доволен, шо наша проклятая бесчестная гостья научила всех быть с ней настороже и не доверять ей ни вот на сто’ко, но той ночью я совсем не спал, пот’му как звенели-заливалис’ комары, ночные птицы и жабы, а еще какая-то таинственная особа тихо шастала по нашему жилищу, беря то аль се здесь и кладя там аль сям, и звали эту таинственную особу П’ременой.
В первый, второй, третий день эта Предвидящая втиралас’-пробиралас’ в мое жилище. Должен признаться, шо она не вела себя шо какая пчелиная матка, не, она никогда ни такта не бездельничала. Она помогала Сусси со всеми сыр’варенными делами, помогала Ма прясть-сучить, и Джонас принимал ее помощь в охоте птичьих яиц, а еще она выслушивала причитания Кэткин о школьной, приносила-рубила воду-дрова — и оч’ быстро
Меня прост’ корчило от этих ее миленьких в моей семье, и я ненавидел, когда к нам приползало старичье, шоб разузнать у ней все тайны долголетия. Но ее писанина о Долинах, к’торую не мог прочесть ни один житель Долин, вот шо тревожило меня больш’ всего. Имело ли эт’ отношение к Смекалке? аль она шпионила? аль была в сг’воре со Старым Джорджи?
Как-то раз я на туманном рассвете занимался дойкой, и наша гостья спросила, мож’ ли ей пойти вместе со мной пасти коз. Ма, конечно, сказала, шо мож’. Я ничего такого не г’ворил, я сказал, этак холодно-каменно, В пастьбе коз нет ничего интересного для тех, у кого есть такая Смекалка, как у тебя. Мероним вежливо ответила: Мне интересно все, чем занимаются жители Долин, но, конечно, если ты, хозяин Закри, прост’ не хочешь, шобы я наблюдала за твоей работой, то и прекрасно, прост’ скажи эт’ прямо, и все. Вишь? Слова ее были шо твои скользкие борцы, они прост’ п’ревертывали все твои не в ей. Ма так хищно на меня смотрела, шо мне пришлос’ сказать: Ладно, отлично, ей, пойдем.
Гоня своих коз вверх по тропе Элепаио, я не сказал больш’ ни слова. Когда проходил мимо жилища Клуни, мой братей, Губбо Хогбой, крикнул: Как оно, Закри! Он хотел поболтать, но когда увидел Мероним, то осекся и то’ко сказал: Закри, ступай ост’рожно. Ох, как мне хотелос’ сбросить эту женщину со своей спины! И я, значит, приказал своим козам: А ну, хватит плестис’, вы, увальни-бебени! и пошел быстрее, надеяс’ ее вымотать, вишь, мы шли вверх по проходу Верт’бри, но она не отставали, не, ни даж’ на скалистой тропе к Лунному гнездовью. В упрямстве Предвидящие не уступят коз’пасам, узнал я тогда. Я решил, шо она поняла мой замысел и про себя посмеивается надо мной, так шо больш’ я ей в’обще ничего не г’ворил.
И шо она сделала, когда мы достигли Лунного гнездовья? Села на скалу Большого пальца, достала тетрадку и сделала набросок чудного вида, шо оттуда открывался. Ну шо, должен признать, у Мероним была чудная рисовальная Смекалка. На бумаге появилис’ и Девять Долин, и побережье с мысами, и возвышенности с ложбинами. Такие же настоящие, как настоящие. Я не хотел обращать на нее никакого внимания, но не мог себя удерживать. Назвал все, шо она показала, и она вписала все названия, пока бумага не стала наполовину рисованной, наполовину исписанной. Я сказал так, и Мероним отозвалас’: Точно, это мы сделали здесь карту.
Ну и вот. Я услышал, как треснула ветка на опушке елового леса у нас за спиной. Эт’ был не какой случайный порыв ветра, не, эт’ сделала нога, я был вполне уверен, но оканчивалас’ ли она ступней, копытом аль когтями, сказать я не мог. Никто никогда не видел Конов на Наветренной стороне Кохал, но Конов не встречали и на п’реправе у Слуши, не, так шо я пошел в заросли посмотреть-увидеть. Мероним хотела пойти вместе со мной,
Оседлав толстый замшелый пень, там сидела Розес. Вижу, ты завел себе новую, сказала она вежливо, но в глазах ее прогляд’вала разъяренная сучка-динго.
Ты шо, про нее? — я показал на Мероним, к’торая сидела-смотрела, как мы разговариваем. Разве молва не донесла до тебя, шо К’рабельщица старше, чем была моя бабуся, когда Сонми дала ей новое рождение! К ней — не ревнуй! Она не такая, как ты, Розес. В голове у ней сто’ко Смекалки, шо шея вот-вот сломается.
Теперь-то Розес уже не была вежливой. Значит, у меня никакой Смекалки нет?
Ох, женщины, женщины! Они норовят отыскать в твоих словах самое дурное значение, суют его тебе под нос и г’ворят: Смо’ри, чем ты в меня швырнул! Я — шо? был до костей охвачен похотью, голова распалилас’, вот и подумал, шо немного грубых слов приведут Розес в чу’с’во, излечат ее. Ты же знаешь, шо эт’ не то, шо я г’ворю, тупая ты шнырялка, девка…
Я не закончил своей лечебной речи, пот’му шо Розес так крепко припечатала меня по лицу, шо земля подо мной подкосилас’ и я грохнулся на свое гузно. Ош’рашенный, так и сидел там, шо твой упавший бебень, а когда тронул нос, то пальцы у меня стали красными. О, сказала Розес, потом, ха! потом: Можешь втирать своим козочкам все шо хочешь, пастушок, но то’ко не мне, так Старый Джорджи отяг’тил твою душу! Так вот наше милованье-трепетанье разлетелос’ на мильон осколков, и Розес ушла прочь, покачивая своей корзиной.
От страданий-терзаний хочешь кого-то винить, и кого я винил в потере Розес, была эта проклятая Предвидящая. Тем утром в Лунном гнездовье я поднялся, кликнул своих коз и погнал их на пастбище Большого пальца, даж’ не попрощавшис’ с Мероним. У ней хватило Смекалки, шоб оставить меня одного, она ведь помнила о своем собственном сыне на острове Предвидения.
Когда тем вечером я пришел домой, Ма, Сусси и Джонас сидели вокруг стола. Увидев мой нос, они лукаво меж собой п’реглянулис’. Э, братей, шо такое с твоим носярой? — спросил Джонас, сам весь из себя щеголь. Это? А, поскользнулся и упал в Лунном гнездовье, ответил я ему быстро-резко. Сусси вроде как хихикнула. А может, ты упал в гнездовье Розес, а, братей Закри? И они втроем стали пищать-верещать, шо выводок летучих мышей, а я покраснел-взопрел от злости. Сестрейка ’сказала, шо узнала новость от Вольфа, кузея Розес, и с’общила, шо сказанул Биджезус, к’торого она тож’ видала, но по самому делу я не слушал, не. Я клял Мероним и все время призывал на нее кары Старого Джорджи, и никак не мог п’рестать, и эт’ бла’ословение, шо ее той ночью не было в Бейли, не, она училас’ ткачеству у тетушки Биз.
Так шо я спустился к океану и стал смотреть на леди Луну, шоб остудить свое жгучее горе. Помню, на берег выползла, шоб отложить яйца, зеленая ч’репаха, и от злости я чуть было не проколол пикой там и тогда, дескать, коль моя жизнь невыносима, то поч’му ей быть такой у животины? Но я увидел ее глаза, такими древними были ее глаза, шо они видели будущее, ей, и я дал ч’репахе уйти. Потом явилис’ Гиббо и Коббери со своими досками, стали кататься по звездной воде, замеча’льно красивым был серфинг у Коббери, и они звали меня, но у меня не было настроения к серфингу, не, у меня было более трезвящее дело, к’торое требовалос’ провернуть с Аббатиссой в школьной. Ну вот, туда я и отправился и долго-долго излагал ей свои опасения.
Аббатисса, она слушала, но ничуть мне не верила, не, она думала, я прост’ увиливаю от представления крова Мероним. Ты видел К’рабль, видел их металлические орудия, видел ту малую часть их Смекалки, шо они нам показали. Если бы Предвидящие намечали вторжение в Девять Долин, ты, шо же, по самому делу думаешь, шо мы сидели бы здесь и эт’ обсуждали? Принеси мне доказа’льства, шо Мероним забирается убить нас всех в наших постелях, и я созову собрание. А если у тебя никаких доказа’льств нет, то молчи-помалкивай. Выдвигать обвинения против особой гостьи, это, Закри, прост’ невежливо, и твой па был бы на тебя недоволен.